Ровно 10 лет назад, 14 декабря 1989 года, умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Траур в стране не был объявлен. И неожиданным ответом на отказ руководства страны объявить всенародный траур стало действительно всенародное прощание с академиком.
Несмотря на 20-градусный мороз, люди часами ждали очереди, чтобы проститься с человеком, которого и узнать-то толком не успели. Оказалось, что сидящих перед телевизорами медленная речь, слегка скрипучий голос и всегда нравственный посыл выступлений академика раздражали куда меньше, чем тех, кто освистывал и захлопывал его в высоких собраниях. Включая Горбачева, способствовавшего, впрочем, возвращению Андрея Сахарова и Елены Боннэр из горьковской ссылки.
Нравственность в политике казалась до Сахарова такой же странностью, как и весь его вид, жестикуляция, манера говорить на фоне привычных партийно-хозяйственных физиономий с присущим им казенным языком. Сахаров мог на полном серьезе с трибуны сказать: "Вчера мне позвонила девочка и рассказала..." Он казался порой наивным и беззащитным, но чувство неловкости у зрителей вызывал вовсе не Сахаров, а те, кто топал на него ногами и не давал закончить фразу.
После смерти Сахарова политикам стало легче дышать. Во-первых, только он мог позволить себе тихим голосом сказать правду — невзирая на лица и политическую ситуацию. Во-вторых, им больше не грозило невольное сравнение. Сахаров держал планку приличия. После его смерти оказалось, что заменить его в этом никто не может.