Для огромной аудитории "Страсти" — это только Бах, а Бах — в первую очередь "Страсти". Губайдулина написала русские "Страсти по Иоанну" по заказу Штутгартской баховской академии. В ее творчестве, которое связывает ("слиговывает", пользуясь термином композитора) человека с сакральным, с Богом, "Страстей", кажется, не могло не быть.
В русском богослужении традиция пассионов отсутствует, а инструменты запрещены. Сочиняя русские "Страсти", Губайдулина вышла за рамки православного ритуала, чтобы создать обобщенный и отстраненный образ русской церкви: с монотонным чтением дьяка, благолепием хора и колокольным громом и звоном, который, как дождь у Тарковского, помещен внутрь, в пространство храма. В ней нет евангелиста, Иисуса, Петра, Марии. Есть бас (Геннадий Беззубенков), баритон (Федор Можаев), тенор (Виктор Луцюк) и сопрано (Наталья Корнева), которые делят текст с хором. На повествование словно опущена звуковая пелена: шелест и постанывание рояльных струн, прерываемое (или заслоняемое) оркестровыми эпизодами.
В последнем разделе — "Семь чаш гнева", где бушуют стихии и рушится мир,— оркестр вдруг поехал вниз: пол в оркестровой яме опустился на полметра. Многие в зале испугались, что у них кружится голова. Другие расценили это как эффектный прием: "и земля разверзлась". Оказалось — накладка. У исполнителей во главе с Валерием Гергиевым и так было достаточно проблем, чтобы придумывать дополнительные спецэффекты: искалась замена плоским колоколам (большим пластинам особого сплава), основательно настраивался и вытаскивался на сцену орган, который десятилетиями жил в оркестровой яме (мощными органными соло заправлял Олег Киняев). Но все преодолимо, если цель поставил перед собой глава Мариинского театра. Стало очевидным, что крупные современные сочинения имеют в Петербурге шансы на успех. Но пока только с Валерием Гергиевым.