В родном тылу

       О том, как живут и воюют в Чечне наши солдаты, люди знают едва ли не меньше, чем о жизни в Грозном. Наш корреспондент Сергей Дюпин провел две недели в расположении объединенной группировки российских войск на Северном Кавказе и понял, почему так происходит.

В пути
       Мой самолет прибыл в аэропорт Владикавказа с пятичасовым опозданием. Уже стемнело, а до Моздока, где находится штаб объединенной группировки российских войск на Северном Кавказе, как мне сказали в Москве, добираться еще три часа.
       Но сначала, как всегда в аэропорту, надо было покончить с формальностями. Мои попутчики (человек десять) покончили с ними очень быстро — они поприветствовали милиционеров на осетинском языке, расцеловались с ними и пошли себе восвояси.
       Меня же, как лицо "северной национальности", попросили задержаться. Проверка на предмет того, не нахожусь ли я в федеральном розыске, заняла минут двадцать. Ровно столько времени потребовалось, чтобы с площади перед аэропортом уехало последнее такси.
       — Как же попасть в Моздок? — спросил я у милиционера.
       Милиционер пообещал помочь. И действительно, через пару минут у аэропорта появился старый "жигуленок", а из него вышел человек с усами и золотыми зубами.
       — Брат, он повезет тебя дешево и быстро,— пообещал милиционер. Выбора у меня не было.
       Человек с зубами выплатил милиционеру 100 рублей, и мы тронулись. Проехали два или три блокпоста, но мой водитель лишь махал солдатам рукой, и те сразу же поднимали шлагбаум.
       Дальше ехали в кромешной тьме. Примерно через час мы оказались у заброшенной автобусной остановки, освещенной тусклым фонарем. Рядом стояли несколько "Жигулей" и кавказцев. Водитель попросил меня подождать пару минут: мол, поздороваюсь с товарищем. Он действительно отвел одного из них в сторону, и они начали о чем-то негромко спорить. Я тоже вышел размять ноги и увидел надпись на остановке: "Малгобек".
       Тогда я еще не знал, что через это ингушское село ведет самая короткая, но самая опасная дорога из Владикавказа в Моздок. Это потом мне рассказали, что таксисты давно уже здесь не ездят, а делают крюк через поселок Прохладный. Многие из тех, кто хотел сэкономить на дороге, в лучшем случае возвращались из Малгобека без машины. Некоторых ищут до сих пор.
       Пока водитель общался с приятелем, остальные кавказцы разглядывали меня. Разглядывали равнодушно, как разглядывают товар: брать, мол, или не брать? А когда я заметил, что у одного из них за поясом торчит пистолет, решил, что мне точно пора. Схватив сумку с заднего сиденья, я направился к дороге, до которой было метров двадцать. Никто меня не преследовал, да и зачем? Все равно деваться из Малгобека было некуда.
       Когда на дороге появился белый "Москвич", я буквально бросился ему под колеса.
       — Гони отсюда куда угодно! Только быстрее, потом договоримся!..
Водитель "Москвича" оказался русским, и через час мы были в Моздоке.
       
На базе
       Заспанный капитан, вызванный на КПП по случаю моего прибытия, повел меня в глубь огромной территории базы. Со всех сторон казармы, армейские палатки, автомобили, танки, вертолеты... В комнате пресс-службы я нашел двух полковников. Познакомились.
       — Ну что, Сергей, будешь хорошо писать?
       — Хорошо — это как? По-честному или как вы скажете?
       — Ты пиши так, чтобы все нормально было.
       Я не понял, что он имел в виду, но пообещал, что все будет нормально. Мне выдали бумагу под заголовком "Разрешение на сбор информации".
       — Завтра к семи утра к нам. Не позже. "Борты" улетают в 7.15.
       Остаток ночи я провел в гостинице, а в половине седьмого уже был на базе. Место сбора журналистов — обычная армейская палатка, рядом с которой стоит автомобиль телекомпании РТР со спутниковой антенной на крыше. Этот пункт здесь называется "тарелка". В палатке никого — только стол с объедками, несколько кроватей и горы окурков на земляном полу.
       Я сел на лавку и начал ждать. Примерно через полчаса в палатку робко вошел какой-то солдатик — тощий, грязный, замерзший, весь в ссадинах...
       — Ты где служишь? — спросил я.
       — Здесь, на базе. Связист. Можно я тут посижу?
       — Посиди, конечно.
       Говорить вроде было не о чем. Я прикрыл глаза. Солдат, решив, что я сплю, осторожно протянул руку к столу, где лежала ощипанная, но почти целая буханка хлеба, оторвал крохотную корочку и засунул ее в рот.
       — Если хочешь есть, не стесняйся,— не выдержал я.
       Солдат тут же схватил буханку и за полминуты прикончил ее.
       — Вас что, не кормят?
       — Кормят. Но "деды" в столовую не пускают.
       Часам к восьми "тарелка" заполнилась журналистами, большей частью телевизионщиками. Но людей из пресс-службы все не было, и я предложил сходить в штаб самим.
       — Ты что? — зашикали на меня.— Кто тебя туда пустит? Нужен специальный пропуск, а они его никому не выписывают.
       К половине девятого появились сотрудники пресс-службы. Всем журналистам роздали отпечатанную на ксероксе справку о ситуации на фронте. И закипела работа: телевизионщики тут же вышли в прямой эфир со свежими новостями, сотрудник "Интерфакса" прямо из палатки по спутниковому телефону зачитал справку своим коллегам в Москве. Вертолеты ни в тот день, ни на следующий на войну не полетели...
       К "тарелке" я ходил регулярно. Пресс-служба несколько раз организовывала для журналистов выезды в лагеря беженцев, на акции по раздаче гуманитарной помощи и в освобожденные чеченские села. Но как воюет российская армия, никто из нас так и не увидел: отлаженная система работала без сбоев.
       О войне мне рассказали офицеры-разведчики, на пару дней прилетевшие в Моздок. Я встретил их в кафе "Альбатрос".
       
На фронте
       — Мы из разведки обычного мотострелкового батальона,— сказал лейтенант Алексей.— Ты знай: не летчики, не танкисты, а мы чаще всего возвращаемся с этой войны в виде груза 300 или 200. Ведь самолет чеченцы сбить не могут, к танку просто подойти боятся, а установить "растяжку" в кустах — милое дело.
       Как рассказал Алексей, "растяжка" делается из обычной бутылки. Ее разбивают, а в оставшийся "стаканчик" кладут гранату с выдернутой чекой. От стоящего "стаканчика" протягивается тонкая проволока, пересекающая тропу. Задели проволоку ногой, бутылка опрокинулась, граната выпала и взорвалась. Сегодня этих "растяжек" в Чечне столько, что, наверное, еще лет сто на них будут подрываться.
       — А кто первый идет пешком в горы? — спрашивает меня другой разведчик, Константин.— Конечно мы, разведка. Попробуй заметить в темноте все эти проволочки! Вот так и идем — перед каждым шагом крестимся.
       — Все, что у вас там показывают по "ящику",— перебил его Алексей,— это детские мультики. Мы тут сюжет видели про разведку. Темнота, горы. Перед камерой идут какие-то военные, а голос за кадром вещает: "Наша съемочная группа впервые участвует в боевом рейде". Даже снимают все через объектив ночного видения. Впереди отчетливо видны огни. Старший группы говорит, что они подошли к селу, которое контролируют боевики. "Завтра,— объясняют за кадром,— по их позициям будет нанесен ракетно-бомбовый удар". В России все это принимают за чистую монету. Но не здесь. Все знают, что в Чечне давно нет электричества. И вообще, неужели ты думаешь, что можно идти в разведку с телекамерой?
       — А как воюют?
       — Войну начинают артиллерия и ракетные установки. Пробивают на территории, где могут находиться боевики и мины, "коридор безопасности". По нему идет разведка. Затем подтягиваются остальные войска. Занимают высоты, окапываются, и так шаг за шагом. Артиллеристы называют это квадратно-гнездовым методом.
       — А если впереди деревня или город, их тоже "квадратят"?
       — Гудермес и большинство сел взяли без боя. Хотя бандиты в них тоже были. Если с той стороны начиналась стрельба, по окраинам била артиллерия. Затем предлагались два варианта: либо мы уничтожаем всех и все без разбора, либо боевики уходят сами. Бандиты, как правило, местные, им есть что терять, и они уходят. Но здесь вот как получается: сегодня освободили село, "зачистили", а завтра боевики, вернувшиеся под видом беженцев, уже стреляют в спину.
       Мы собрались уходить. Когда подошла официантка, оба разведчика дружно посмотрели на меня. Деньги в общем-то небольшие, но я все-таки сказал офицерам:
       — Вам же по 900 рублей в день здесь платят!
       — Мне, как старлею, платят 1200 в месяц,— объяснил Константин.— Столько, сколько и в России. А те 950 в день, что обещало правительство, переводят на счет по месту жительства. Сказали, что смогу получить, когда вернусь домой.
       
       Солдаты и офицеры, с которыми я встречался в Моздоке и в Чечне, дарили мне на память патроны. Через две недели у меня собралась целая коллекция, в которой был даже снаряд от зенитной установки. Вытряхнув из него порох, солдаты засыпали внутрь горсть чеченской земли. Правда, в самолет меня с ней не пустили.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...