Петр Луцик был последней надеждой советского кино. Советского — потому что выглядел и чувствовал себя сформировавшимся человеком, когда только начинала рушиться империя. Потому что опирался на фольклор и мифологию советской "окраины". Потому что даже в фильме "Лимита" вовсе не хотел прослыть певцом восторгов и страданий "новых русских".
Он — это на самом деле они. Петр Луцик и Алексей Саморядов — блестящий дуэт драматургов, по сценариям которых были поставлены самые лучшие, самые концептуальные фильмы первой половины 90-х годов: "Дети чугунных богов", "Дюба-дюба", их любимый "Гонгофер".
Зимой 94-го Саморядов трагически погиб в Ялте на Форуме молодого кино, распределявшего творческие путевки в XXI век. Немного не дожив до этого заманчивого курорта и до сорока одного года, Луцик умер во сне: у него остановилось сердце. Когда приехал реаниматор, родной брат, было поздно.
В промежутке между двумя печальными событиями произошло многое. Петр Луцик, всегда бывший несколько в тени Саморядова ("нового Шукшина", как его представляли во ВГИКе), совсем было ушел в тень. И вдруг вышел из нее со своим сенсационным режиссерским дебютом — фильмом "Окраина", агитпроповским проектом социальной утопии в глубоко иронической аранжировке. Фильм стал главным событием второй половины 90-х, если иметь в виду не только эстетический, но прежде всего жизненный контекст. Картину поддержали фестивали, критики, многие влиятельные люди персонально.
Но не те, кто играючи раздувал ностальгию по совдепии. Когда кино коснулось, пускай даже в аллегорической форме, "черной сказки" нашего дня, мастера культуры начали срочно вспоминать, с кем они. И можно ли так, грубо — об олигархах. И можно ли так, хулигански — о народных соловьях-разбойниках.
Луцик снова остался один, теперь уже совсем один. Разве что в компании дурной символики. Поехав с "Окраиной" в Америку, на обратном пути он чуть не попал в самолет компании Swiss Air, так и не долетевший до другого края Атлантики. Спас запой — и его, и его непьющую попутчицу.
Луцику многие помогали и до поры до времени спасали. Но, видно, не очень ему хотелось стать "режиссером двадцать первого века". Уж очень принадлежал двадцатому — с его мутантами, праздниками саранчи, добрыми людьми и российским диким полем: все эти основополагающие понятия дали названия его с Саморядовым сценариям. Вполне вероятно, что какие-то из них теперь будут поставлены. Не исключено, что возникнет даже посмертный культ. Сюжет, почти семь лет назад потрясший наш кинематограф нелепым драматизмом полуфинала, теперь явил свою исчерпывающую полноту.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ