Вчера в Большом театре прошла пресс-конференция генерального художественного руководителя Геннадия Рождественского. Обширный хоровой зал театра был набит до отказа. Маэстро приехал из Токио, чтобы разъяснить общественности свою позицию и обнародовать творческие планы. И то и другое вызывало серьезные опасения у балетного обозревателя "Коммерсанта" и только отчасти воодушевило обозревателя оперного.
Елена Ъ-Черемных: петь все равно некому
С журналистами Геннадий Рождественский разговаривал в европейски-пунктуальном режиме — ровно час. Первая часть его выступления (аналитическая) содержала образную оценку ситуации в Большом театре и эфемерные гипотезы репертуарного развития. Вторая (яростно-критическая) — обличения внутритеатральных и наружных оппонентов.
Хозяйство Большого было описано господином Рождественским драматически-живописной метафорой: "Я ступил на палубу корабля, не имеющего навигационных приборов, почти потерявшего управление и оттого на три четверти затонувшнего". Далее констатировались "хаотический репертуарный план", "известные сложности системы взаимоотношений администрации и артистов", "приводящие к внезапным отлучкам солистов за рубеж" и из-за этого "ко всякого рода ЧП". Первым и последним из сформулированных ЧП оказался перенос намеченной на декабрь премьеры вердиевского "Набукко". Премьера "Игрока" Прокофьева пока вроде бы пройдет по графику, то есть в июне сего года.
Pendant были названы две плановые премьеры будущего сезона — "Чародейка" Чайковского и "Из мертвого дома" Яначека. На этом в речи худрука произошла смена состояния. Новый раздел — "Мечты" — базировался на мысли, что раз "музыка звучит без балета, а балет без музыки — нет", значит, музыка институционально важнее. Однако это аксиома.
Описанием фантастических проектов по совмещению балета с оперой дух оперных радикалов был сразу же поднят. Например, захотелось как можно скорее увидеть спектакль-комплект: "Дафна" (опера) плюс "Взбитые сливки" (балет) — и то и другое Рихарда Штрауса (Richard Strauss). Или "Игру в карты" (балет) — "Соловья" (опера) — "Пульчинеллу" (балет) Игоря Стравинского. Системный подход подобного рода на сегодня воспринимается действительным репертуарным новшеством и отдает авантюрной художественностью. Но пока все вилами на воде писано.
"Если бы мой договор с Большим театром был подписан не до 2004 года, а на десять лет, я бы счел необходимым поставить на этой сцене и итальянскую музыку, и Вагнера — два спектакля",— признался Рождественский. Однако от продолжительности контракта вряд ли зависит бездеятельная позиция маэстро по отношению к позорно слабой оперной труппе. От вопросов о вокальном конкурсе худрук долго и мастерски уходил, пока, потеряв терпение, не выпалил: "Конкурса не будет". Значит ли это, что голоса, главный материал любой оперы, вовсе не занимают Рождественского? Видимо, да. И никакой Внешэкономбанк, с которым прямо перед пресс-конференцией Большой театр заключил договор, тут не поможет. Петь в Большом некому.
Татьяна Кузнецова: с балетом маэстро не церемонится
С балетом маэстро особенно не церемонился, обнародовав базовый постулат: в балете главное — музыка. На этом основании была окончательно похоронена так и не увиденная господином Рождественским "Дочь фараона" Цезаря Пуни — несмотря на обилие замечательных танцев и роскошных ролей для всей труппы. Угас задуманный "Александр Македонский" сомнительного грека Араписа (Arapis) — об этом, кстати, никто не сожалел. Снят и шлягерный "Корсар" — композитор Адан тоже не показался достойным. Под нож пошли "Бугаку" Джорджа Баланчина и эксклюзивный балет австралийца Стентона Уэлша (Stanton Welsh) на музыку Бартока (впрочем, о наличии последних в планах театра генеральный худрук узнал лишь из вопросов журналистов). Взамен всего этого предложено "Лебединые озеро" Юрия Григоровича.
На будущий сезон в театр приглашен "исключительно эрудированный" балетмейстер Алексей Ратманский, с которым маэстро уже встречался и "дофантазировался до чертиков". Результатом плодотворной встречи стал проект трех одноактных балетов: бетховенского "Творения Прометея"; "Бури" на музыку Сибелиуса (Sibelius) по одноименной пьесе Шекспира и прокофьевской "Сказки о шуте, семерых шутов перешутившего". Намечается уже готовый "Нижинский" в постановке Джона Ноймайера (John Neimayer). Фантазия господина Рождественского крепла на глазах: потрясенная публика услышала о совместных вечерах балета и оперы — например Стравинского, или Рихарда Штрауса (Richard Strauss), или Рахманинова. А также о желании возобновить "Иосифа Прекрасного" Касьяна Голейзовского — балета, безвозвратно исчезнувшего еще в 1926 году. Или о возможности переговоров с 94-летним Игорем Моисеевым о восстановлении его "Трех толстяков". Опять всплыл "Болт" Дмитрия Шостаковича, замысел которого Юрий Григорович вынашивал лет 30, но так и не выносил. Впрочем, господин Рождественский предпочел бы увидеть в его постановке "Пер Гюнт" Альфреда Шнитке. И даже включил балет в ближайшие планы.
Маниловский размах абсолютно нереальных планов в сочетании в обескураживающим незнанием конкретной театральной ситуации произвел на журналистов изрядное впечатление. Не меньшее, чем само превращение былого прогрессиста в банального диктатора советского типа.