«Человек, доказавший, что лошади умеют летать» —так анонсирует галерея Тейт первую ретроспективу фотографа-экспериментатора Эдварда Майбриджа, которая продлится всю осень.
Филип Гласс написал про него оперу «Фотограф» — в либретто включены протоколы допросов. В 1874 году он пристрелил любовника своей жены, майора Гарри Ларкинса, но был пол-ностью оправдан: тогда американский закон с большим пониманием относился к убийствам на почве ревности. Суд даже не принял во внимание свидетельства друзей обвиняемого, утверждавших, что после травмы головы, полученной во время дорожной аварии с дилижансом, он стал совсем невменяем. Вообще, жизнь Эдварда Майбриджа (1830–1904) так и просится на экран, странно, что про него до сих пор не сняли приличного байопика. «Добрый вечер, майор, меня зовут Майбридж, а вот ответ на письмо, что вы послали моей жене»,— произносит герой и спускает курок. Это же просто готовый сценарий, придумывать мелодраматических фраз не нужно — все они есть в материалах следствия.
Судебный процесс надолго оторвал Майбриджа от его главного эксперимента, который опять же до предела кинематографичен — во всех смыслах. Биографы любят писать про пари на $25 тыс., которое заключил Лиланд Стэнфорд, бывший губернатор Калифорнии, владелец железных дорог и пароходов, поспоривший, действительно ли лошадь, пущенная галопом, отрывает все четыре копыта от земли. Увидеть это невооруженным глазом не представлялось возможным — век позитивизма верил только технике и точному знанию. Но, может быть, никакого пари не было, а был сугубо научный интерес — проверить таблицы аллюров физиолога Этьен-Жюля Маре. Лошадник, заработавший бас-но-слов-ные капиталы на строительстве железной дороги Нью-Йорк—Сан-Фран-цис-ко, мог позволить себе сорить деньгами во имя истины. Как, впрочем, мог позволить себе и подкуп присяжных — вполне возможно, что Майбриджа, нанятого Стэнфордом для проведения фотофизиологических опытов, оправдали не из одной мужской солидарности. В ходе тех изысканий Майбридж вплотную подошел к изобретению кино — нужно было сделать еще лишь пару шагов, но движущиеся картинки его, увы, интересовали куда меньше, чем физиология.
К 1872 году, когда начался великий лошадиный эксперимент, Майбридж, англичанин по рождению, был уже довольно известным в Калифорнии фотографом и подписывался нескромным псевдонимом Гелиос. Он специализировался на живописных видах Йосемитской долины и Сан-Франциско, вместе с военной экспедицией ездил снимать Аляску, только что проданную Александром II Соединенным Штатам, и по заданию стэнфордовской компании Central Pacific Railroad фотографировал на индейских территориях. Кроме того, он, подобно многим пионерам фотографии, был изобретатель, пытавшийся усовершенствовать и камеру, и мокроколлодионный процесс. Словом, ставку на Майбриджа сделали правильно.
Опытной площадкой стало ранчо Стэнфорда Пало-Альто неподалеку от Сан-Франциско. Поначалу Майбридж пытался получить отдельные снимки, и ему даже удалось подловить зависшего в воздухе жеребца по кличке Запад, но негатив был потерян, а отпечаток подретуширован — естественно, фотографа запо-до-зри-ли в подлоге и потребовали других доказательств. После суда, вдохновившего Филипа Гласса на оперу, исследования продолжились. Майбридж догадался снимать последовательно все фазы движения лошади: вдоль беговой дорожки были установлены две дюжины камер с электрическими затворами, которые приводились в действие тонкими веревками, натянутыми поперек,— скакун на полном ходу разрывал грудью веревку, и в следующую долю секунды оказывался сфотографированным. После множества неудач усилия Майбриджа увенчались успехом: техника подтвердила, что лошадь в галопе действительно отрывает от земли все четыре ноги, только собирает их вместе под брюхом, а не расправляет вперед и назад, как это изображали живописцы. Не сказать, чтобы все они были ему благодарны: научная истина оказалась не слишком красива на вид, академикам-баталистам пришлось во имя правды подправлять эффектные детали.
И все же Майбридж сделался звездой. Фотографии стадий движения скачущей лошади напечатал французский журнал «Природа», и сам великий Маре откликнулся на этот материал восторженным письмом. Майбридж запатентовал электрический затвор и продолжил опыты, наставляя батареи фотокамер на бегущих бизонов, ползущих младенцев, фехтующих мужчин и обнаженных дам, спускающихся с лестницы. Он объездил с лекциями Старый и Новый Свет, на его триумфальных выступлениях салонные жанристы вроде Эрнеста Мейсонье встречались с авангардистами вроде Эдгара Дега — лошадиная тема в живописи была из самых актуальных. Для пущей наглядности он изобрел «зоопраксископ», прообраз кинопроектора, позволявший «оживлять» серии статичных снимков,— этой идеей вскоре воспользуется Томас Эдисон в своем «кинетоскопе».
Все шло не так уж гладко. Прославившись, Майбридж быстро рассорился со своим покровителем, Стэнфордом, который опубликовал книгу «Лошадь в движении», даже не упомянув автора фотографий. Но вскоре нашел нового мецената — Пенсильванский университет, предоставивший в полное распоряжение фотографа-естествоиспытателя ветеринарный факультет и зоосад. Итогом этого филадельфийского эксперимента стали 20 тыс. негативов, сведенных в 781 таблицу и изданных в одиннадцати томах под названием «Движение животных. Электрофотографическое исследование последовательных фаз движений животных, 1872–1885». Среди подписчиков издания было множество ученых и изобретателей, в их числе, конечно, Эдисон, но еще больше художников: Пюви де Шаванн, Огюст Роден, Адольф Менцель — вот лишь несколько имен. Что они находили в этих безжизненных стоп-кадрах? То же, что Базаров в своих лягушках, или нечто большее?
Майбридж на старости лет вернулся на родину — в Кингстон, предместье Лондона. Там и умер. Его еще ждали два взлета посмертной славы. Во-первых, в эпоху футуристов, одержимых манией движения: Марсель Дюшан свою знаменитую «Обнаженную, спускающуюся по лестнице», кажется, просто сдул с одной майбриджевской таблицы. Во-вторых, в эпоху минимализма, одержимого сериями: недаром образ фотографа-сериалиста так привлек Филипа Гласса. У него в руках был ключ к кинематографу — он им не воспользовался, уступив лавры первопроходцев брать-ям Люмьер. Ну, в конце концов, даже его друзья на суде говорили, что у него было не в порядке с головой.