Сегодня в московском Киноцентре открывается ретроспектива фильмов Йоса Стеллинга (Jos Stelling). Он занимает в кинематографе место, на которое больше никто не претендует. И потому, что никто не умеет делать такие вещи, как он. И потому, что эти вещи в современном мире кино считаются излишней роскошью.
Имени Йоса Стеллинга вы не найдете в самом престижном англоязычном словаре Эфраима Каца (Ephraim Katz), куда для приличия включен хотя бы один ведущий режиссер из каждой европейской страны. Когда к столетию кинематографа голландцы составили список своих лучших фильмов за всю историю, он состоял главным образом из работ Пола Верхувена (Paul Verhoeven) — национальной гордости, покорившей Голливуд.
Как говорит Стеллинг, Голландия — плохая страна для кино: для этого она слишком кальвинистская и слишком благополучная. Он заявил это одиннадцать лет назад, когда приехал в Москву в жюри международного фестиваля. А на прежних московских фестивалях с аншлагами показывались его фильмы "Иллюзионист" (The Illusionist) и "Стрелочник" (The Pointsman). И уже тогда режиссер стал одной из первых культовых фигур для киноманов, еще не знавших, впрочем, слова "культовый". Не только в Москве — но и, например, в Риге, где его ретроспектива на первом фестивале "Арсенал" прошла как манифестация идеи авторского кино.
Это было вскоре после смерти Тарковского, с которым Стеллинга сближает многое. Камера как основной инструмент создания образа, который вместе с тем сродни музыкальному. Интенсивный цвет, чувственный ритм, минимум диалогов (даже те, что есть, порой кажутся лишними на этом телесно-предметном пиршестве).
Конечно, есть и отличия. Главные из них в том, что у Стеллинга силен визуальный юмор и что голландский режиссер не сублимирует эротику в духовности. Он связан с католической традицией — не столько религиозной, сколько культурной — и от нее отталкивается. Он во многом наследует "плохого католика" Феллини и еще более свирепого богоборца Бунюэля. Среди его любимых режиссеров также Стенли Кубрик, но в отличие от него Стеллинг никогда не играет с насилием и агрессией, а сексу предпочитает эротику. Некоторые фильмы Стеллинга практически "немые", исполнителей он использует чаще всего непрофессиональных.
Признанному в Германии, Испании, Италии (которую он считает второй родиной) Стеллингу было тесно в Голландии. В том же московском интервью одиннадцатилетней давности режиссер связывал свои планы с единой Европой. Тогда же возникла идея большой копродукции "Летучий голландец" (The Flying Dutchman), в которой участвовали четыре страны и господствовал итальянский акцент. Но фильм не имел настоящего успеха и подчеркнул слабые стороны Стеллинга. Он не силен в крупных эпических формах, диалогах и работе со звездами.
Поэтому его дальнейшие европейские копродукции стали возвращением к бессловесному аскетизму, который удалось применить в цикле короткометражных "Эротических историй" — "Зал ожидания" (The Waiting Room) и "Бензоколонка" (The Gas Station),— а также в последнем фильме режиссера "Ни поездов, ни самолетов" (No Trauns No Planes). Парадоксальным образом в этих космополитических историях проявилось тяготение Стеллинга к традиции не больших (которых он почитает), а малых голландцев. Нет мощи и визуальной взвинченности ранних работ режиссера, зато есть идеальное чувство композиции, формы, детали, предметной среды.
Культурологическая драма, стоящая за творчеством Стеллинга, состоит в том, что общество похоронило Автора и авторское кино, но сами авторы продолжают жить. Даже разделяющий некоторые художественные позиции Стеллинга Питер Гринуэй (Peter Greenaway) быстро миновал пик славы. В этом смысле возвращение Стеллинга в Россию (не только ретроспективное, с Россией связан его новый проект) закономерно. Здесь еще сохранилось пространство, не поглощенное конкретной культурой потребления, здесь еще есть почва для авторского свободомыслия и анархизма.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ