Из средневековой истории Франции массовая культура ХХ века заимствовала по большому счету всего 3 сюжета: эпопею Жанны д'Арк, страсть Квазимодо к Эсмеральде и жизнь гениального Франсуа Вийона, бандита, в передышках между грабежами и поножовщиной создавшего французскую поэзию. О Жанне и Квазимодо снимают или, скажем, поют регулярно до сих пор. А вот Вийон куда-то выпал из обоймы масскультовых героев. Удивительно — с такой-то биографией, впрочем, в значительной своей части — легендарной. Родившись то ли в 1431-м, то ли в 1432 году, он умер не раньше 1463 года, но никак не позже 1491-го. Первое преступление — убийство священника — ему сошло с рук: умирающая жертва простила Вийона, признав себя зачинщиком драки. Зато впоследствии Вийон дважды был приговорен к смерти. В 1460 году его помиловали в честь торжественного въезда в Орлеан трехлетней принцессы Марии. В 1463 году казнь заменили изгнанием, и Вийон ушел по дорогам Франции, как уходит в финале фильма Фрэнка Ллойда. Впрочем, изгнание не страшно: за героем неторопливо следует карета с влюбленной дамой Катрин де Воссель (Фрэнсис Ди). Фрейлина ждет, когда путник утомится настолько, чтобы без ущерба для собственной гордости принять приглашение присоединиться к даме. Фильм Ллойда — 4-я из 6 экранизаций пьесы (1901) ирландского писателя и политика-националиста Джастина Хантли Маккарти, снятых в 1920-1956 годах. Причем две из них — экранизации не самой пьесы, а созданного на ее основе в 1925 году мюзикла Рудольфа Фримля: излишнее доказательство бешеной популярности пьесы. К жизни Вийона (Рональд Колмэн) сюжет, естественно, никакого касательства не имеет: изящная компиляция разношерстых мотивов. Гудит живописное отребье на парижском "дворе чудес" — привет Виктору Гюго. Людовик XI (Бэйзил Рэтбоун) что твой Гарун аль-Рашид инкогнито попивает вино в сомнительном кабачке, куда пришел, чтобы вычислить предателя, связанного с осадившими Париж бургундцами. Предателя убивает Вийон — не за то, что предатель, а отбиваясь от стражников. Раздосадованный Людовик, подслушавший похвальбу Вийона о том, что бы тот сделал, будь он королем, назначает его на неделю — по истечении которой весьма реальна перспектива виселицы — коннетаблем Франции, то есть фактически премьер-министром. Мотив, напоминающий о "Принце и нищем". По иронии судьбы, Вийона и короля сыграли актеры, оставшиеся в истории как иконы бульварного кино. Колмэн играл частного сыщика "Бульдога" Драммонда, Рэтбоун — лучший Шерлок Холмс всех времен и народов. Но его самодержец словно сошел с миниатюр XV века. А Вийон Колмэна невероятно аристократичен, пусть даже вытворяет немыслимое: милует вчерашних сообщников, раздает все запасы продовольствия народу и во главе бродяг — в сцене битвы снималось 900 человек — громит бургундцев. Удивительный, лишенный, казалось, неизбежной театральности, симбиоз фильма плаща и шпаги со светской комедией. Очевидно, этим фильм обязан сценаристу Престону Старджесу, будущему гению светской комедии на грани абсурда. Вот и Вийон, которого король представляет изумленному двору, в жизни не слыхавшем об этом свалившемся им на голову "аристократе", пикируется с генералами и министрами, как мог бы пикироваться какой-нибудь журналист или даже безработный, занесенный в высшее общество. Только костюмчик на нем странный: на современный взгляд, похож на плащ Супермена.
"Если бы я был королем" (If I Were King, 1938)
Альфред Хичкок "Завороженный"
"Spellbound", 1945
Альфред Хичкок снял пособие потомкам по "вульгарному фрейдизму": смотрите, правнуки, какую чушь несли психоаналитики, а им верили. Да еще как: после премьеры число их клиентов в США возросло в разы. Хичкока очаровало безумие романа Фрэнсиса Бидинга о психе, правящем сумасшедшим домом: "главврач" служил черные мессы и попирал крест, наколотый у него на ступне. Такого безобразия продюсер не позволил: от романа в фильме мало что осталось. Но атмосфера клиники, новый директор которой — доктор Эдвардс (Грегори Пек) — ведет себя, на взгляд доктора Петерсен (Ингрид Бергман), все более неадекватно, полна непривычно ледяным для Хичкока саспенсом. Понятно, что никакой он не Эдвардс, и смирительная рубашка по нему плачет, но лишь старый доктор Брюлов (Михаил Чехов) вскроет детскую травму и вылечит беднягу, а влюбленная Петерсен найдет убийцу настоящего Эдвардса. Кошмары героя — безликий человек с мягким колесом в руках — нарисовал Сальвадор Дали. Его продюсер тоже окоротил, отвергнув сцену с мириадами муравьев, выбравшимися из треснувшей статуи и набросившимися на Бергман.
Джозеф Манкевич "Пять пальцев"
"5 Fingers", 1952
Герои Джозефа Манкевича часто присутствовали на экране "отраженным светом" — в воспоминаниях или пересудах, как в "Письме трем женам" и "Босоногой графине", а то и просто были привидениями, как в "Призраке и миссис Мьюр". Улисс Дьелло (Джеймс Мейсон), лицо сомнительной албанской национальности, тоже своего рода призрак — идеальный шпион. Слуга английского посла в Турции, он в 1943-1944 годах передал нацистам, которым был известен под кодовым именем Цицерон, множество секретных документов. Высокомерный, одинокий, самовлюбленный, Улисс доверял лишь сообщнице — вдове польского генерала, графине Слависка (Даниэль Дарье), за что жестоко поплатился. Немцам, как выяснилось, доверять тоже не стоило. Но и немцам помощь Улисса впрок не пошла. Изящно, неторопливо, элегантно, без единого выстрела Манкевич плетет идеальную шпионско-плутовскую историю, в которой нет победителей. Сцена, в которой Улисс переснимает документы, касающиеся будущей высадки в Нормандии,— шедевр саспенса. А герой, вопреки всем доводам разума, вызывает сочувствие.
Филипп Лябро "Частный детектив"
"L'alpagueur", 1976
Фильм Филиппа Лябро произвел сенсацию в советском прокате. Вместо очередной полукриминальной, полукомедийной забавы с Жан-Полем Бельмондо зрители получали безжалостно циничную балладу о мире тех, кого во Франции называют "barbouzes" — головорезы, выполняющие деликатные поручения сильных мира сего. Комичным было, пожалуй, лишь то, что Роже Пиляр (Бельмондо) достиг в своем ремесле таких высот, что куда он ни сунься, везде натолкнется на некогда разоблаченного им и затаившего жажду мести негодяя. Но и этому экс-охотнику на хищников было не по себе, когда пришлось пойти по следу "Коко" (Брюно Кремер), обаятельного дядечки, уничтожающего всех, кто способен его опознать. Прежде всего — неприкаянных юных правонарушителей, которых вербовал в подручные. Именно та холодная и чуть печальная механистичность, с которой "Коко", не стерев с лица улыбку, ликвидировал очередную жертву, наполняла атмосферу фильма страхом, французскому нуару в общем-то не свойственным. В голову вползала кощунственная мысль: а ведь, пожалуй, и сам Бельмондо может сгинуть в схватке с этим зверем.