фестиваль театр
На фестивале "Золотая маска" показали оперу Бородина "Князь Игорь", спектакль Ростовского государственного музыкального театра. Очередную постановку мэтра отечественной оперной режиссуры Юрия Александрова посмотрел на сцене Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Этот "Князь Игорь" не только очередной упрек репертуару московских музтеатров, в котором не сыщешь одной из популярнейших русских опер. Поначалу, наверное, кажется, что в "масочных" раскладах он исполняет роль эдакого типического голоса из провинции — подарка от одного из благополучных региональных театров, у которого есть солидный оркестр, мастеровитый хор и приличные певцы (каким становой русский репертуар уж точно по плечу), а игры в режиссерскую оперу ему не столько претят, сколько как-то безразличны. Массовые хоровые сцены с патетическим вскидыванием рук, шеломы-кольчуги-хоругви, бобровые воротники бояр, накладная "лысина" хана Кончака, нарядные половецкие плясуньи и занавес с ликом Владимирской Богоматери — все это скучноватое богатство, с которым так легко ассоциируется название оперы, здесь есть. Это спектакль, называя вещи своими именами, местами откровенно смешной и смешной на какой-то донкишотский лад — к зрителю он выезжает во всеоружии тяжелой костюмности и траченого визуального языка, но с открытым забралом, нимало не скрывая свои уязвимые места.
И даже чуть ли ими не бравируя. Чинно и неубедительно изображающие пьяный разгул "гудошники" князя Владимира Галицкого, строй бояр, "свиньей" наступающий на Ярославну с дурной вестью о приходе половцев, вялые амуры между княжичем Владимиром Игоревичем, одетым в атласную косоворотку, и Кончаковной, разукрашенной а-ля новогодняя елка,— вампука, конечно. Сценография от Вячеслава Окунева в общем-то скорее нейтральна — подвижные "этажерки" во всю высоту сцены (только в половецком акте их занавешивают узорчатыми шалями) да задники разной степени духоподъемности, но если приглядеться, видно, что этажерки украшены какими-то странными сюжетами, напоминающими висевшую в квартирах лет тридцать назад грузинскую чеканку.
Однако на самом деле позиция режиссера состоит в том, что всю эту лепоту (которая, что греха таить, публике нравится) он не без лукавства использует как отвлекающий маневр. Не успеешь оглянуться, как в безоблачно-декоративной опере с ее горделивым "я Русь от недруга спасу" и торжеством супружеской любви проступает спектакль про совсем другое. Власть деморализована, Игорь, вообще говоря, авантюрист; победительный финал и вовсе превращает всю историю в притчу о тщете земных амбиций. Игорь возвращается к поседевшей уже Ярославне — но в виде безумного старика-оборванца. Занавес поднимается, открывая изображающие загробную реальность белые ряды хора (здесь явный привет "Китежу" Дмитрия Чернякова), среди которых горемычные герой и героиня теряются по мановению безмолвного старца в белом,— он в спектакле, очевидно, некто вроде Кроноса-Сатурна, времени, открывающего истину.
То, что артистам при всем том явно удобнее "делать красиво" без всякого камня за пазухой, так, как будто все это совсем всерьез,— другое дело. Но по крайней мере достойно звучали: Элина Однороманенко вывела свою Кончаковну эдакой реинкарнацией сен-сансовой Далилы, Наталья Дмитриевская ровно, музыкально и трепетно спела Ярославну; разве что стабильный и уверенный Игорь Петра Макарова в Москве показался более пресным, чем просила придуманная для него роль, картинная, но со своими подводными камнями.
Есть, право слово, что-то промыслительное в том, что в программе "Маски" два региональных оперных спектакля оказались рядом. "Лоэнгрин" (см. "Ъ" от 2 марта) — честно проработанный минимализм визуального высказывания, но скромная содержательная сторона. "Князь Игорь" — сусальное вроде бы зрелище, которое оборачивается попыткой поднять сразу ворох трудных вопросов, обычно старательно избегаемых в постановках костюмного толка. Понятно, что хорошо бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича; но положение в нашем провинциальном оперном театре таково, что радоваться приходится любому артикулированному намерению достичь какого-то осознанного театрального результата.