Сегодня исполняется 75 лет со дня рождения Юрия Трифонова — единственного, пожалуй, лауреата Сталинской премии, у которого до сих пор достаточно читателей.
Житейская карьера Трифонова точно описывается при помощи метафоры, которую он, наверное, отверг бы как дешевую и поверхностную — синусоиды. Ослепительное детство наркомовского сына в доме наискосок от Кремля — арест отца, выселение из квартиры и мгновенный переход из номенклатуры в изгои. В двадцать пять лет — Сталинская премия за роман "Студенты" и этого романа громкий читательский успех. Дальше — какая-то творческая яма лет на двадцать: невыносимый роман об ирригаторах "Утоление жажды", второсортные спортивные очерки с дикими названиями наподобие "Лыжники в небе".
От Трифонова ничего не ждали: крутел Солженицын, блистали Аксенов и Битов, а это был нормальный, хоть и не старый еще бронтозавр, питавшийся травкой совписовских заграничных поездок да обонявший жасмины литераторского поселения в Пахре. Но вот, после внезапной смерти своей первой жены, в конце шестидесятых, Трифонов начинает печатать одну за другой "московские повести": "Обмен", "Предварительные итоги", "Долгое прощание". Затем выходит ударная вещь этого цикла — "Дом на набережной".
Эти повести обеспечили Трифонову уникальную популярность. Дело не только в их несомненных повествовательных достоинствах. В них интеллигент брежневских времен узнавал среду, в которой жил. В них он прочитывал оправдание специфических форм, которые принял конформизм советского образованного сословия. Так или иначе, Трифонова читали все. При этом диссиденты презрительно называли его писателем полуправды, а подцензурная критика взахлеб обсуждала "тему мещанства" — почему-то именно эта фантомная боль особенно мучила гражданственных литературных обозревателей тех времен.
Пожалуй, больше оснований говорить об упадке советской аристократии да и аристократии вообще. В этом смысле Трифонов продолжал линию русской классики: мотивы обрушения, выветривания уютного мира детства можно обнаружит хоть у Тургенева, хоть у Бунина, хоть у Набокова. Как выясняется, не так-то уж важно (если не загружаться большими идеями, проклятыми вопросами и широким социальными обобщениями) где располагался утраченный рай: в орловском захудалом поместье, пафосном питерском дворце или на даче в Серебряном Бору.
То, что Трифонов доиграл этот мотив, оказалось самым важным для его литературного долголетия. Увы, не физического: в 1981 году, пятидесяти шести лет, Юрий Трифонов умер из-за того, что после операции тромб оторвался от стенки сосуда и закупорил легочную артерию.
Уже после смерти вышел роман "Время и место" — итоговая вариация главной трифоновской темы. Он заканчивается пассажем о Москве, что обступает героев, как лес: "Мы пересекли этот лес. Все остальное не важно". Не прибавив ничего принципиально нового в стилистическом отношении, роман закрепил классический статус автора еще и тем, что в нем Трифонов, как и положено русскому писателю, растолковал свой взгляд на профессию.
У Трифонова он был слишком архаичным на теперешний вкус: он полагал возможным как-то судить прошлое и верил в то, что история — не фантом, а вправду происходила. Однако его роман о народовольцах, а уж тем более книги о деятелях Октябрьской революции если и читаются сейчас, то не благодаря, а вопреки авторским намерениям. Ясно, что Трифонов действовал в рамках советских правил, но сейчас апология террориста Желябова да и красных командиров Гражданской войны выглядит, мягко говоря, неактуально.
Но вот тема разрушения "дворянских гнезд" (советских в случае Трифонова) представляется вечной. Предварительные итоги олигархов, обмены элитного жилья и долгое прощание поп-звезд однажды будут описаны. Возможно, столь же элегически и теми же приемами постдостоевского реализма, при помощи которых Трифонову удалось обнаружить в довольно-таки жалких и жестоких персонажах советского полусвета теплые и даже привлекательные черты.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ