Вчера в России поминали последних Героев Советского союза — Дмитрия Комаря, Владимира Усова и Илью Кричевского (см. стр. 7). Они погибли во время августовского путча 1991 года.
Что вы делали до 22 августа?
Иван Силаев, президент Международного союза машиностроителей, в 1990-1991 гг. премьер-министр РСФСР:
— Мы работали, писали обращение к Лукьянову, ездили к нему, приглашали дипломатов, выступали по радио, а потом поехали за Горбачевым и привезли его на нашем самолете в Москву. А в подполье я уходил только один раз, в ночь с 21-го на 22-е, и ни в какую-то там запасную резиденцию, а к знакомому чекисту. А в Белом доме по распоряжению Руцкого всем выдали оружие. Я захожу в комнату, там стоит женщина, член правительства, держит пистолет, не зная, что с ним делать. Я тут же приказал всем сдать оружие.
Виктор Алкснис, депутат Госдумы, в 1991 г. народный депутат СССР, инспектор ВВС Прибалтийского военного округа:
— Для меня 19 августа началось днем раньше — меня вызвали из отпуска по тревоге. В первый день я мотался между штабом округа и ЦК партии Латвии, а потом вылетел в Москву. Я сочувствовал идеям ГКЧП, но меня возмутило их бездействие. Я не боялся говорить о поддержке ГКЧП, хотя понимал, что могу попасть под горячую руку. В Москве царила неразбериха, народ не понимал, что происходит. Никакой сплоченности защитников демократии я не видел. Реальной силы защитники Белого дома не представляли. Если бы путчисты приняли волевое решение, то всех защитников разметали бы в первый же день.
Сергей Станкевич, в 1991 г. член Госсовета:
— 19 августа я вылетел из Вильнюса самолетом, нанятым какой-то частной фирмой, рейсовые самолеты не летали — по приказу Москвы небо "закрыли". И все остальное время был в Белом доме, рядом с Ельциным. В кабинете обычно сидели пять самых близких его соратников, он всем предлагал высказываться, а потом принимал решения. Вообще, это было здорово, и я рад, что мы победили. Несмотря на то что сейчас тот путч называют пустяком и фарсом, я знаю, что от реальной угрозы нас отделяло лишь несколько минут.
Аркадий Мурашев, председатель правления Ассоциации ипотечных банков, в 1991 г. народный депутат СССР:
— 19 августа в Греции я узнал о происходящем. Из Афин вылететь не смог, добирался в Москву через Цюрих. В самолете я летел в полной уверенности, что в Шереметьево меня сразу арестуют, поэтому иностранных журналистов, которые были в самолете, я попросил сообщить об аресте всему миру. Но в Белом доме я застал победную эйфорию. Настоящее испытание для меня началось, когда мэр Попов назначил меня начальником ГУВД.
Геннадий Бурбулис, президент центра "Стратегия", в 1991-1992 гг. госсекретарь России:
— Работал в Белом доме. Переживал за Ельцина, за его самочувствие, поскольку атмосфера была очень накаленной. Больше всего меня поразили защищавшие нас люди. А сейчас, когда я оказываюсь в районе Белого дома, ловлю себя на том, что никак не могу привыкнуть к чугунному забору вокруг него. Девять лет назад вокруг него была живая изгородь.
Андрей Васильев, шеф-редактор ИД "Коммерсантъ":
— С 19 по 21 августа я был "теневым" главным редактором "Общей газеты", выпускавшейся на издательской базе Ъ. Теневым, потому что официально это был совместный проект 11 изданий, а Володя Яковлев — тогда владелец и главный редактор Ъ — был занят: искал какую-нибудь из закрытых гэкачепистами типографий, где осмелятся взять взятку. Взятку взяли, газета вышла, тут и путч кончился. И сразу же пришлось выпускать текущий номер Ъ. Я не спал третью ночь и обижался на ГКЧП: эти "совки" не смогли даже до выходных дотянуть.
Александр Коржаков, депутат Госдумы, в 1991 г. начальник службы охраны президента РСФСР:
— 18 августа я с Ельциным был в Казахстане на встрече с Назарбаевым. Вернулись в Москву в час ночи и поехали в Архангельское. А утром кремлевский дежурный сообщил о перевороте. Я побежал с докладом к Ельцину. И после этого началась беспрерывная работа. Я старался, чтобы Ельцин подолгу не находился в одном помещении и спал в разных местах. Вообще, все эти дни я был тенью Ельцина, но иногда я выходил за оцепление и общался с военными. По их настроению я понял, что на провокационные приказы они не поддадутся.
Михаил Соколов, редактор московского бюро радиостанции "Свобода":
— Утром 19 августа я приехал в Белый дом и поставил новенький, только что пригнанный из Германии "Мерседес" недалеко от здания. А днем выглянул в окно и увидел, что толпа собирается пустить его на баррикаду. Я выскочил на улицу, где уже все было завалено арматурой, и поехал напролом, царапая днище и волоча за собой кусок лестницы. Ремонт машины мне потом обошелся в 600 марок.
Валентин Степанков, заместитель полномочного представителя президента в Приволжском федеральном округе, в 1991 г. генпрокурор России:
— Что в стране что-то произошло, я понял, посмотрев утром "Лебединое озеро". Про переворот мне сообщили уже в прокуратуре. И потом я все время курсировал между прокуратурой и Белым домом. Причем от метро "Краснопресненская" приходилось идти пешком и перелезать через баррикады. Утром 20-го я поехал домой переодеться. И именно в этот момент срочно понадобился Ельцину. Когда в прокуратуре ему сказали, что у меня нет домашнего телефона и даже в машине нет телефона, он не поверил и страшно разозлился. Через несколько дней мне позвонил Гавриил Попов и сказал, что ему Ельцин дал указание подыскать мне квартиру поближе к центру и с телефоном. В новую квартиру я въехал через два месяца.
Леонид Шебаршин, председатель Национальной ассоциации финансовой безопасности, в 1989-1991 гг. начальник 1-го Главного управления КГБ СССР:
— Утром 22 августа указом Горбачева меня назначили и. о. главы КГБ СССР. Я был не рад. Мне было неприятно оказаться в центре этих событий, но я чувствовал ответственность за судьбу комитета. Работы было много, и некогда было позвонить родным. А утром 23 августа я пришел домой и сказал жене, что меня освободили от должности, она сказала только: "Слава Богу". Я с ней согласился.
Мой новенький "Мерседес" хотели пустить на баррикаду
Я был тенью Ельцина
Еще 18 августа меня вызвали из отпуска по тревоге