На родине Моцарта в австрийском Зальцбурге стартовал самый престижный в мире оперный фестиваль.
Сегодняшний Зальцбург все еще грезит, что именно он единственный и неповторимый город Моцарта. Вроде так оно и есть: туристы по-прежнему взирают на ночной горшок малютки-Вольфганга, прибитый к полу дома-музея гвоздями, и млеют под отовсюду летящие звуки моцартовских мелодий. Сказать, что вот уже девять лет, как с Моцартом здесь ведется настоящая музыкальная война, — никто не поверит. Тем не менее это правда.
Инициировал такие отношения видный европейский импресарио Жерар Мортье, на счету которого два осуществленных ренессанса (в Парижской и Брюссельской операх), одна грандиозная стратегическая победа — взятие послекараяновского Зальцбурга в 1991 году, а еще личная дружба с редкостными экземплярами спонсоров-меломанов, покрывающими расходы на безнадежные в оперном деле современные постановки. Плюс склочные отношения с местной администрацией.
Парадоксально, но чем сильнее австрияки возмущаются наплевательским отношением худрука к сувенирной концепции моцартовского Зальцбурга, тем выше поднимаются акции Мортье в оперном мире. Сейчас он на самом пике. Соглашаясь считать оперу частью общемирового театрального процесса (а в глубине души при этом нисколечко не сомневаясь, что драмрежиссура — всего лишь ступенька, предшествующая режиссуре оперной), Мортье всем дает понять, что в этом процессе яйцо, а что — курица. Давний спор музыки и слова Мортье год за годом разрешает однозначно в пользу музыки, чем недвусмысленно "подставляет" чуть ли не всех сотрудничающих с ним режиссеров.
А режиссеры хоть куда: итальянец-шестидесятник Лука Ронкони, немцы Карл и Урзель Херрманн (плюс Херберт Вернике и Кристоф Марталер), скандальный американский полулегал Петер Селларс и даже молодой экспериментатор-перформансист Клаус Гут. И вот их Мортье не только затащил в оперу, но и обязал двигаться в фарватере запрограммированных им фестивальных контрастов. Назовем их контрастами между статусными провалами и совершенно неожиданными удачами.
Все эти годы Жерар Мортье по-оперному злорадно потирает руки. Он знает главное. Сегодня, когда оперу воспринимают эквивалентом музея, когда отношения с нею холодны и дистанцированы, раскалить уникальное оперное самоощущение может только провокация публики на непосредственный восторг или неудовольствие (в Зальцбурге его выражают воплем "бу-у-у!!!"). Провокация тем более интенсивная, чем громче имена оконфузившихся (или воспаривших) режиссеров и исполнителей.
Нынешний Зальцбург — последний для Жерара Мортье. Решив оставить о себе долгую память, он дал фестивалю пикантную концепцию ("Античность и любовь"), заказал финской композиторше Кайе Саряхо оперу "Любовь далеко" и очередной раз приготовил невероятный режиссерско-дирижерско-исполнительский микст. Взвинчивать эмоциональный градус до прямого соответствия горячей амплитуде "от любви до ненависти" будут "Тристан и Изольда" Вагнера, "Идоменей" c Cosi fan tutte ("Так поступают все") Моцарта, "Медея" Керубини, "Троянцы" Берлиоза, "Прекрасная Елена" Оффенбаха и "Ифигения в Тавриде" Глюка. Понятно, что ни в какой культурологический сюжет все это не впихнуть: слишком уж каждая из этих опер сама по себе. Впрочем, главный сюжет разыграют сами зрители, которым на целый месяц выпало самое настоящее оперное счастье.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ