Показ заключительного фильма конкурсной программы ММКФ — "Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем" Кшиштофа Занусси пролил свет на то, почему в конкурсе так много фильмов о старости и смерти. По-видимому, отборщики, зная заранее содержание фильма польского классика, специально подбирали ему аналогичный контекст и постепенно приучали зрителя к этой скользкой теме.
Не сказать чтобы Занусси удалось блеснуть на окружающем фоне. Его фильм излучает то же вялое мерцание угасающей свечи, что и все остальные картины о старении физической оболочки человека. Главное, чем отличается подход Занусси, пожалуй, то, что он пытается разделить физическую оболочку и ее содержимое, а также проговаривает тот факт, что старение, эта болезнь с неминуемым смертельным исходом, начинается с момента рождения, с самого начала жизни.
"Считается, что люди гниют после смерти. Но иногда они начинают гнить заживо",— говорит герой картины, врач, больной раком легких. Сначала мы встречаем его на съемках исторического фильма о том, как один благочестивый монах (впоследствии святой Бернар) не позволил линчевать конокрада, а стал готовить его к казни по всем правилам. Тут Занусси использует старый испытанный прием — с самого начала показывает как будто исторический фильм, а потом вдруг камера отъезжает, становится видна съемочная площадка, и зритель облегченно вздыхает: все-таки действие происходит в наши дни и рассказывает не о деяниях святых в холщовых балахонах, а о более насущных проблемах современности.
Впрочем, святой Бернар еще пару раз является герою. С какой целью? Очевидно, для создания общекатолической атмосферы, в которой уместно и Паскаля процитировать ("Надо жить так, как будто Бог есть. Если окажется, что его нет, ты ничего не потеряешь"), и позадаваться проклятыми вопросами: "А что если Бог нас не любит?"
Кроме этого духовного поиска и формулирования концепции жизни как смертельной болезни, герой осуществляет и материальный поиск: едет в Париж, где есть шанс, что его прооперируют, и обращается к бывшей жене за необходимыми для операции $15 тыс. Жена меняется в лице и немедленно лезет в ридикюль. Ее новый молодой муж изображает неподдельное сочувствие.
Однако выясняется, что операцию делать уже поздно, болезнь стремительно прогрессирует, и герой, собиравшийся было продолжать профессиональную деятельность, оказывается на койке собственной больницы, откуда его уволили за то, что он выдал морфий пациенту, а тот принял смертельную дозу. Запасов казенного морфия у героя оказывается достаточно, чтобы избавить от мучений и самого себя. Но в последний момент он передумывает и не берет на душу грех самоубийства, сливая из капельницы драгоценный морфий. Логика его при этом, наверное, такая же, как у святого Бернара, не давшего казнить преступника без суда на месте преступления: ясно, что вор не раскается, ясно, что раковый больной умрет, но не надо торопить события, а надо делать все как положено. Стоило ли затевать целый фильм из-за одной этой мысли — в той же мере вопрос индивидуального выбора, как и вопрос, стоит ли соблюдать нравственные ограничения из-за гипотетического существования Бога.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА