"До Второй мировой войны коньяк по большей части употребляли молодым — его пили, смешивая с водой или еще с чем-нибудь. А во время войны союзники привезли виски, который употребляли "чистым". Тогда и появилась мода на неразбавленный коньяк. Соответственно, необходимо было улучшить его качество. Так что с тех пор изменился вкус коньяка, его стоимость и отношение к нему. Теперь коньяк в вашем стакане — это нечто ценное, люди хотят знать его историю, знать, из чего и как именно он сделан. А я еще помню время, когда многие удивлялись, узнав, что коньяк делают из винограда, что его основа — это вино".
В жизни самого Бернара Хайна, кажется, не было момента, когда он хоть чего-нибудь не знал про коньяк. Его, по его собственным словам, в эту жидкость окунули при рождении. Этот жизнелюбивый 70-летний господин — представитель уже шестого поколения семьи Хайнов. Шестого, если вести отсчет от Томаса Хайна, которого его отец — торговец спиртным из британского графства Дорсет — в 1871 году отправил работать на фирме своего поставщика в провинцию Коньяк. Юный Томас, как и следовало ожидать, женился на дочери своего босса и дал свое имя всему бизнесу. А между прочим, его босс, радостно отмечает месье Бернар, в свое время сделал то же самое — приехал в Коньяк из Ирландии и женился на дочери своего босса!
С тех пор, вероятно, девушки из этой семьи относились к заезжим британцам менее благосклонно — во всяком случае, коньячный дом больше не менял своего названия, принадлежавший родителям невесты особняк на берегу реки Шаранты в городке Жарнак так и остался "в семье", а потомки Томаса Хайна превратились в полноценных французов. Но, отметим, во французов-англоманов.
Наглядный и очень симпатичный пример этой англомании — тот самый особняк Хайн в Жарнаке. Это вполне типичное для провинциального французского классицизма здание внутри оказывается не то чтобы насквозь британским, а именно что "прибританенным" — с парадными портретами любимых домашних животных в чепцах и мундирах и прочей сумасшедшинкой.
В самом напитке тоже имеется "британскость" — и об этом тут говорят уже без всякого юмора, а с серьезностью, подобающей такому важному предмету. Высказывается по этому поводу уже не фламбоянтный месье Бернар, а сосредоточенный Эрик Форже — "мастер погреба" дома Hine. По его словам, британский стиль заключается в легкости продукта. Легкости не в смысле градусов, конечно, а в смысле вкуса и даже цвета. Hine светлее большинства других коньяков, в нем меньше чувствуется дуб, в котором выдерживается напиток, зато больше — ароматы, присущие земле и плодам этих мест (его делают исключительно из о-де-ви Гран и Пти Шампани). Знатоки могут учуять в этом напитке ноты цитруса и цукатов, отдаленно напоминающие английский кекс. Ее величество Елизавета II, вероятно, относится к таким знатокам, потому что в 1962 году она удостоила этот дом звания "поставщика ее величества".
В 1960-е годы месье Бернар уже работал на семейный бизнес, хотя тогда его работа по большей части заключалась в том, чтобы наблюдать и запоминать: "Когда я первый раз пришел в офис, мой дядя — он был большой человек с зычным голосом — сказал: "Пока мы живы — открой глаза и уши, а рот держи закрытым. Откроешь его, когда мы уйдем"". В деле запоминания Бернар Хайн преуспел замечательно — он просто кладезь замечательных историй. Нам, например, больше всего понравилась такая.
"Однажды во время войны вот в эту самую дверь постучался немецкий офицер и попросил, чтобы его провели к отцу. Войдя в комнату, он сказал: "Месье Хайн, я из Богемии, до войны моя семья поставляла вам хрусталь. В другое время я бы с удовольствием обсудил с вами возможности сотрудничества, но сейчас, к сожалению, не могу". На это мой отец ответил: "В другое время я с удовольствием пригласил бы вас к обеду, но сейчас, к сожалению, не могу"".