В Большом зале консерватории прошло последнее мероприятие II Международного конкурса им. Скрябина. Концерт лауреатов доказал абсолютную справедливость решений жюри и поставил самое молодое из фортепианных состязаний в ситуацию выгодного для него сравнения со статусными конкурсами им. Чайковского и им. Рахманинова.
К сравнению подталкивал не только цивилизованный конкурсный регламент — четыре тура (последний придумали для чистоты отбора трех финалистов), подписка членов жюри о неучастии в конкурсе их собственных учеников и европеизированно-стандартный репертуар: Скрябин--Шопен--Лист и русские миниатюры. Устроителям скрябинского состязания удалось собрать еще и внушительный призовой фонд, цифры которого (первая премия — $10 тыс., вторая — $5 тыс., третья — $3 тыс.) говорят о том, что скрябинский конкурс вполне способен конкурировать, скажем, со статусным конкурсом им. Чайковского, опирающимся на мощную поддержку "Газпрома".
Молодой, жизнедеятельный и пока еще психически здоровый механизм скрябинского конкурса обнаружил некоторые перемены в показательной культурной политике, долгое время видевшей в хрупких изысках скрябинской музыки (как и в мистике его декадентской философии) лишь нечто враждебное клишированной сувенирности конкурса им. Чайковского и душевно-виртуозному пафосу покаяния конкурса им. Рахманинова. И то, что теперь государственным культуртрегерам нравится идея популяризации конкретной музыки конкретного композитора Скрябина, очень даже приятно.
Разумеется, к до сих пор неканонизированному Скрябину каждый относится с разной долей предубежденности. С одной стороны, все понимают: для воссоздания исчерпывающей картины русского пианизма Скрябин необходим. С другой — многие стесняются признавать его самодостаточность и по привычке толкуют Скрябина сомнительной крайностью хрестоматийной оппозиции Скрябин--Рахманинов. Вот и на заключительной церемонии один министерский чиновник предложил помирить обоих композиторов, не учитывая, что никакой человеческой распри между ними не было. Просто модная в начале века вкусовая кружковщина обусловила популярность двух современников в категорической интонации "кто не с нами, тот против нас", чем и создала один из самых враждебных и безосновательных мифов.
Впрочем, в современном контексте этот миф непопулярен. Например, победитель последнего рахманиновского конкурса Карен Корниенко получил на конкурсе им. Скрябина почетное шестое место. Стандартная эстрадность сыгранной им фантазии зафиксировала как раз общие возможности современного пианистического поведения. Но версии других исполнителей были интереснее.
Пять прелюдий (ор. 16) в варианте эстонца Танела Йоаметса (пятое место) поразили неожиданным свойством скрябинской гармонии к перекомбинированию: из аккордовой клаустрофобии Скрябина пианист извлек уникальный мелодический сюжет, таинственно наполненный еле слышными фразами, их отражениями и подголосками. Казалось, что музыкальная форма Скрябина концентрирует исполнителей вокруг тихого звука, говорящих пауз и кабинетного спокойствия в ущерб демонстративной виртуозности, обязательной в любом конкурсном деле.
Но именно ненавязчивый лабораторный эффект оказался одной из самых приятных красок как в Пятой сонате, сыгранной восемнадцатилетним Сергеем Соболевым (третья премия), так и в Четвертой сонате, превратившей в триумф выступление фаворита — Накао Джуна (вторая премия). Любопытно, что трогательный артистизм хрупкого японца вовсе не помешал адекватному восприятию публикой игры петербуржца Петра Лаула, словно оживившего вальяжную барственность Серебряного века и получившего за это заслуженное первое место.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ