Создатель культовых фильмов "Стрелочник", "Иллюзионист", "Летучий голландец" голландский режиссер ЙОС СТЕЛЛИНГ дал интервью корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-ПЛАХОВУ.
В сочинском международном жюри было две знаменитости. Возглавлял его индийский классик Мринал Сен, по сухощавой фигуре и непроницаемому лицу которого невозможно определить ни возраст, ни настроение. Говорят, Сен был недоволен, что в конкурсных фильмах много насилия. Кое-кто злословил, что последний раз Сен бывал в кино двадцать лет назад. Сам он отказывался говорить даже на приемах, ссылаясь на заповедь своего учителя Эйзенштейна: "Когда ешь, лучше молчать".
Другая знаменитость, Йос Стеллинг, на второй же день фестиваля пал жертвой сочинской медицины. Он поранил руку, занес инфекцию, перенес вполне профессионально сделанную операцию, но вынужден был отказаться от навязанного за бешеные деньги антисанитарного послеоперационного ухода. В конце концов фестиваль нанял частного врача, тот назначил режиссеру уколы и постельный режим. Жена хотела увезти его в Амстердам, но врач не разрешил. Так что наша встреча состоялась в гостиничном номере, где Стеллинг, лишенный возможности смотреть фильмы и общаться, изнывал от скуки. Мринал Сен не заметил потери бойца и Стеллингу ни разу не позвонил.
— Несладко вам пришлось в Сочи...
— Да, здесь я чувствую себя не среди победителей, а среди побежденных.
— А что вы вообще думаете о кинематографических призах и наградах?
— Фестивали, призы — это, конечно, важно для молодых режиссеров: вернувшись домой, можно похвастаться, а там, глядишь, дадут денег на новую постановку. Но по большому счету как можно судить и расставлять по местам произведения искусства?
Для меня разговоры о фильмах — лишь повод для общения с людьми. Самое лучшее жюри в моей жизни — а может, не только в моей — собралось на Московском фестивале 1989 года. Представьте, там были Чжан Имоу, Иржи Менцель, Эмир Кустурица, а во главе всех нас — Анджей Вайда. Он не просто представительствовал: он создал атмосферу своеобразной семьи. А в Сочи мне было приятно встретиться с египетской звездой Лайлой Элуи. Когда-то мы были с ней в Сан-Паулу, и я убедился, насколько она популярна в арабском мире: на просмотр ее фильма собралось несколько тысяч арабов-эмигрантов.
— Ощущаете ли вы себя частью голландского кино?
— Голландия — плохая кинострана, и вот почему. Я убежден, что фильм — это всего лишь полупродукт. Фильм становится полноценным, когда его смотрят. Все говорят о качестве фильмов, но молчат о качестве публики. Мне нравится русская публика: эмоциональная, открытая. В Голландии плохая публика. Мы кальвинисты, бизнесмены, мы слишком прагматичны. Мы — люди низкой земли (Netherlands). Любим все приземлять, не смотрим на небо. Да, мы свободны и демократичны, у нас есть социальная защита и нет бедных, но мы не можем в этом культе посредственности произвести героев. А для большого кино нужны герои, нужно пространство. В общем, все великое, что у нас делается, делается вопреки правилам.
— Поэтому выигрывает Голливуд?
— Вовсе я так не считаю. Сегодняшнее американское кино неинтересно, потому что оно эксплуатирует одну и ту же жилу. И та уже иссякает.
— Тогда французы?
— Когда Голливуд проиграл свою игру, появился Годар. Но вообще-то, французы доказали, что они сильны главным образом в изящных пустяках.
— Может быть, итальянцы?
— Я люблю Италию и снимал там "Летучего голландца" с Нино Манфреди. Но с итальянцами невозможно договориться на организационном уровне. Только на творческом. То был фильм немного в духе Тарковского — поэтический, старомодный и, как выразился один критик, "немного пережаренный".
— Вы делаете цикл фильмов "Эротические истории". Что вы думаете об эротике в кино?
— Думаю, что эротика была, есть и будет. А порно умирает. Порно с хорошо поставленным светом и спецэффектами — это вырождение жанра. Настоящее порно должно быть уродливым, как мир нашего подсознания.
— Куда движется современное кино?
— Каждое искусство, каждое медийное средство имеет свой ключевой символ, свой код. В фотографии это — мгновение. В телевидении — информация. Кино занимается тем, что между. Важны не актеры, а то, что происходит между ними. Не кадры, а их монтаж. И даже камера находится между глазом оператора и объектом съемки. а оператор — между режиссером и камерой. "Между" — абстрактное понятие, и в конечном счете кино — это движение даже не головы, а сердца.
Кинематограф — широкое понятие: от больших коммерческих блокбастеров до маленьких документальных и экспериментальных фильмов. Все вместе эти зоны творчества образуют накачанный воздухом шар. Задень хоть кусочек его оболочки — шар лопнет. Кино в XXI веке становится тем же, чем опера — в XIX. Я имею в виду арт-кино: его будут крутить для элиты в специальных залах.
— В этом году вы собираетесь снимать в России?
— Да, фильм будет называться "Душка". Это имя героя. Впечатления от сочинской больницы, где даже комнатные цветы все засохли, очень помогли мне понять ваших людей. В отличие от нас они не думают о будущем, они вынуждены жить сегодняшним днем и решать самые элементарные проблемы.
— Вы довольны, что вам удалось пожить их жизнью?
— Я бы не мог постоянно жить ни в Италии, ни в России, но я люблю их. А твоя собственная страна — это твоя вторая душа, от которой нельзя освободиться.