В деревнях понятие "крепкая семья" до сих пор остается своеобразным
Вобла стала первой проституткой в деревне. До этого никому в голову не приходило, что на этом деле можно как-то наживаться. В советские времена семьи в этом небольшом населенном пункте были крепкие: ну даст мужик пару раз в месяц своей супружнице в глаз, в субботу обычно, после бани, но это разве проблема? Даже сплетничали редко, если какая-то женщина в понедельник на работу или в магазин приходила с распухшим синим веком, припудренным и замазанным тональным кремом "Балет". Люди уважение какое-то к личному пространству имели, не лезли с расспросами. Да и сама пострадавшая обычно не жаловалась. Скажет, что на грабли в темноте наступила — и дело с концом. Деревня такая — с самого ее основания тут на грабли женщины наступали.
Потом развалился Союз — и началось. Разврат, падение нравственных устоев. Стали приезжать в деревню переселенцы какие-то — бедные, ни кола, ни двора, зато похабники и смутьяны. Жили они часто в гражданских браках, некоторые "сходились" с местными, просто так, без свадьбы.
Начались даже измены. Сорокалетняя приезжая Катька загуляла с женатым парнем Николаем. Катьку, конечно, тут же выловили в переулке николаевская жена и дочка, студентка сельхозтехникума: одна держала, другая била. Крепость семьи была восстановлена, но осадок остался. Все это уже было совсем страшно: эти гражданские браки, измены, чуть ли не разводы. Такого в бессарабской деревне, в которой жили мои родственники, никогда не было.
Вобла добила всех окончательно. Как ее зовут, я так и не узнала. Вобла и Вобла. Прозвали ее так в первый же день, как она прибыла из своей Молдавии и поселилась у старой родственницы. "Вобла она,— объясняли мне люди,— потому что жирка в ней нет: идет, а платье так и телепается вокруг ее оси. Короче, страх, а не женщина". Однако эта женщина, подкармливаясь с теткиной пенсии, стала выпивать и кокетничать с местными. Довыпивалась до того, что согласна была за бутылку вина на что угодно.
Стали к Вобле захаживать чистые и невинные деревенские мужики. Бутылочка вина — это, считай, почти ничего. Вино ж свое, ничего не стоит. А если и стоит, то не более шести гривен. То есть где-то 25 рублей. И с ней же, с Воблой, эту бутылочку и разопьешь. Сплошная экономия и организму удовольствие.
Местные бабы сначала Воблину хату пытались "спалить". Потом ее саму "за косу по пылюке таскали" немного. Спасение пришло, откуда не ждали. Вернулся из тюрьмы Коля Шпак. Он предыдущую свою жену немного порезал, не до смерти, вот его и посадили. За жену, может, и не посадили бы, но там и соседу досталось. Короче, Коля отсидел пять лет, приехал добивать благоверную, а той уже и след простыл — исчезла в неизвестном направлении. Вместе с соседом, кстати.
Короче, деваться Коле было некуда. Прибился он к Вобле. "И что вы думаете! — удивляются деревенские.— Зажили эти двое душа в душу. Даже расписались. Он ее, конечно, кудолит как собаку, но семья-то крепкая". Мужики, клиенты бывшие, повздыхали, над Колькой пошутили, посмеялись немного, но делать нечего. Лавочка закрылась. Сидят они теперь при женах, успокаивая друг друга: "Зато на вине какая экономия".
Вобла ходит довольная. При законном муже теперь она, при синяках, даже огородик небольшой завела и почти не пьет. Как все.