Всемирный день свободы печати журналисты Украины отметили на баррикадах (см. стр. 9). В России празднование прошло значительно скромнее. У нас чаще жалуются не на то, что печать свободна недостаточно, а на то, что она слишком свободна.
Вы страдали от свободы?
Сергей Станкевич, бывший советник президента России:
— Да, от этой свободы мне изрядно досталось. А ведь я был одним из авторов первого союзного закона о печати. И свободную печать мы считали главным нашим достижением. Никак не думал, что когда-нибудь я и сам стану жертвой этой свободы. А сейчас журналистские расправы — повседневная практика. Многие журналисты считают себя прокурорами, следователями, судьями и палачами в одном лице. Сами выносят приговор, не подлежащий обжалованию, и приводят его в исполнение. Бороться с этим административными мерами невозможно и опасно. Остается уповать на профессиональную этику, на то, что журналисты осилят эту нравственную эволюцию, и деградации профессии не произойдет.
Александр Вешняков, председатель Центризбиркома:
— Я слишком уважаю чью-то свободу, чтобы от нее страдать. Откровенной клеветы со стороны прессы в наш адрес не помню, хотя некоторые внутренние обиды и были. Но вообще пресса — самый главный и самый надежный наш партнер в проведении свободных и честных выборов.
Олег Сысуев, первый зампред совета Альфа-банка:
— Еще как, я же пять лет был избранным мэром Самары. А у нас в Самаре, хоть это и большой город, люди живут, как в аквариуме — все на виду. За критику или даже за ложь я никогда не вызывал журналистов на ковер, не давил на людей. Поэтому страдал — и серьезно. И на должности вице-премьера на критику я реагировал болезненно, даже на справедливую. Думаю, так реагирует любой нормальный человек. А в суд не подавал — пустое занятие, я заметил это на примере других. Но несмотря на все страдания я все равно за свободу слова.
Валерий Сердюков, губернатор Ленинградской области:
— Никогда. Центральную прессу я уважаю, а районную — даже люблю. Для меня она самая главная. И как-то так получалось, что местные газеты меня никогда не обижали понапрасну. А на оплаченный предвыборный компромат я просто не обращал внимания.
Людмила Нарусова, председатель политического консультационного совета Санкт-Петербурга:
— Наша печать переняла от западной только худшее — привычку рыться в чужих кошельках, чужих постелях и в чужой смерти. Что касается свободы духа и того, что называется нравственным кодексом, то массовым явлением это не стало. После смерти мужа меня назначили председателем политического консультационного совета, объединяющего около 20 партий и общественных организаций. И мы уже приняли резолюцию об удручающем состоянии СМИ в Петербурге. В ней говорится о том, что все ведущие газеты города и V канал телевидения полностью зависят от воли местных властей. Наша пресса теперь не средство информации, а средство дезинформации.
Евгений Михайлов, губернатор Псковской области:
— Я выиграл более 10 процессов у СМИ и журналистов и не проиграл ни одного. Но это только те случаи, когда журналисты намеренно шли на публикацию заведомо неверных сведений, и это можно было доказать. А сколько было опубликовано всякой ерунды, которую и опровергнуть толком нельзя. У меня был случай, когда журналист центральной газеты написал, будто я так увлекся поисками нефти и всю губернию истыкал нефтяными вышками. Чистейшая глупость, ни одной вышки мы не построили. Вообще, по отношению к регионам свободой слова чаще злоупотребляют центральные СМИ. А местная печать более свободна по отношению к центру.
Геннадий Кулик, зампредседателя комитета Госдумы по бюджету и налогам, бывший вице-премьер правительства России:
— Как говорят в народе, я так ее люблю, что задушить в объятьях хочется. У меня с журналистами разное бывало, больше всего неприятностей они мне доставляли, когда я в правительстве работал. Но я зла не помню. Наоборот, я считаю, для того и щука в воде, чтоб карась не дремал. И слава богу, что наша пресса настолько свободна, что не дает ни нашей власти, ни нашим олигархам дремать. А лично у меня во время работы в Белом доме из-за прессы были даже бессонные ночи. Но должен признаться, что и конструктивная критика тоже была.
Федор Черенков, тренер "Спартака":
— А я не страдал. Скорее всего, мне просто повезло. Критика была, но неприятного осадка на душе не осталось.
Николай Козицын, атаман Всевеликого войска Донского:
— Я человек самокритичный, чтобы правильно воспринимать то, что про меня пишут. На правду я реагировал нормально, а когда ушат грязи выливали, я это объяснял тем, что и среди журналистов встречаются люди бедные и карманом, и душой и свобода слова тут ни при чем. Сильнее всего мне накостыляли в 1994 году за подписание с президентом Чечни договора о дружбе. А ведь я подписывал его еще до войны, когда ни одного убитого не было. А прессе спасибо за то, что она вообще есть. Есть честные журналисты. Быть журналистом — тяжелейшая служба, не случайно многих уже нет в живых.
Юрий Бондарев, писатель:
— Я страдал не от свободы слова, а от журналистов. Особенно тяжело было после XIX партконференции. Я сказал тогда, что мы подняли самолет в воздух, а посадочную площадку не подготовили. Фразу эту переиначили, выставили меня антиперестроечником. Руку приложили многие, в том числе и журнал "Огонек". Я понимаю, что критика нужна, без нее писатель жить не может. Но ложь — не критика. Когда я читаю о себе ложь и наветы, это вызывает у меня усмешку и жалость к автору — значит, ему попросту не хватило аргументов.
Александр Лебедев, президент Национального резервного банка:
— Приходилось, когда журналисты использовали свободу слова как инструмент для пополнения своего личного бюджета и публиковали заказные проплаченные статьи. Но особых мук от этих публикаций я не испытывал: я же понимал, что и свобода слова требует жертв.