Мариинский театр представил третью оперную премьеру в этом сезоне — "Лючию ди Ламмермур" Доницетти.
"Лючия" предназначена для мариинской молодежи. В прошлом году Валерий Гергиев сформулировал задачу так: помочь молодым певцам сделать шаг в овладении бельканто. Тогда поставили "Сомнамбулу" Беллини и "Свадьбу Фигаро" Моцарта. Отзывы были умеренные. Теперь, после "Лючии", премьеры прошлого сезона кажутся верхом совершенства.
Молодые солисты тут ни при чем. Напротив, они под управлением также молодого дирижера Джанандреа Нозеда свое дело сделали хорошо. Олег Балашов отлично провел главную теноровую партию (Эдгар), Ильдар Абдразаков внушительно и мощно спел Раймонда (воспитателя Лючии). Вдвоем они компенсировали провал в партии брата Лючии, Генри, которая была отдана некоему невнятному Арнольду Кочаряну. Ирина Джиоева сделала сильную заявку на амплуа трагических героинь: колоратуры были точны, драматические ситуации аккуратно отыграны, а южная красота певицы казалось явно итальянской.
Говорят, во втором составе всех затмила Ольга Трифонова: можно себе представить, как у обладательницы хрустального колоратурного сопрано и гран-при конкурса Римского-Корсакова прозвучала последняя виртуозная ария, но даже ради того, чтобы в этом убедиться, невозможно было заставить себя еще раз посмотреть спектакль. Шансы Анны Нетребко, певшей на третий день, были уже совсем малы. Дело в том, что молодые таланты Мариинки попали в плохую постановочную компанию.
Концепция художника Теймураза Мурванидзе для шедевра Доницетти ограничилась двумя ширмами, более всего похожими на школьные витражи из картона и цветной бумаги. Только таких кислотных цветов раньше не выпускали. Ширмы уныло сходились и расходились наподобие двустворчатой двери. В щель был виден задник с очертаниями башен и постоянно валил дым.
Режиссер из Тбилиси Давид Донашвили не скрывал того, что это первая в его жизни оперная постановка. То есть дебют, и сразу на Мариинской сцене. А жаль. Можно было бы сначала на чем-нибудь другом потренироваться. Идеей режиссера были живые картины. Предсказывать и оплакивать печальную участь Лючии он поручил целому отряду миманса: формально они изображали статуи в парке Равенсвудов, заодно таскали реквизит и вмешивались во всякую медленную арию.
Фантазия постановщиков одела их в серебряные и золотые квазиантичные одежды, вымазала сверкающей краской лица и (с помощью балетмейстера Эдвальда Смирнова) предписала пластику стрип-шоу. Назойливость этой компании и ее попытки передать зловещую атмосферу романа Вальтера Скотта, который лег в основу оперы, напоминали скорее несчастное кентервильское привидение, над которым не потешается только очень жалостливый читатель. Еще в спектакле бил настоящий фонтан и шел золотой дождик. С фонтаном вышло забавно: не успел питерский губернатор открыть фонтан со скульптурой голого мальчика у дома дирекции хоккейного чемпионата-2000, как Мурванидзе соорудил свой (с девушкой — правда, одетой) на сцене Мариинки. Такой вот постановочный словарь образца 2000 года: статуи, дым, фонтан и блестки из фольги.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА
Следующий спектакль 4 мая.