На московские экраны выходит фильм "Магнолия". Эта трехчасовая сага Пола Томаса Андерсона (автора знаменитых "Ночей в стиле буги"), получившая в этом году Гран-при Берлинского фестиваля и номинировавшаяся на три "Оскара", ставится в один ряд с такими образчиками интеллигентного "антибуржуазного" кинематографа, как "Счастье" Тода Солондза и пятиоскарочная "Красота по-американски".
Если сравнивать эти три фильма, вырисовываются три сорта режиссерской одаренности: "Счастье" — легкая и изящная работа виртуоза, выполненная без малейшего напряжения, "Красота" — качественная вещь, созданная в порыве внезапного вдохновения автором, который вряд ли когда-нибудь достигнет большего, "Магнолия" же — изнурительная, хоть и похвальная, попытка реализовать, в общем, правильное представление о том, каким должно быть кино.
Кино должно быть как распускающийся бутон, например как тот бутон магнолии, который показан в самом начале на титрах. В нем должно быть много лепестков--сюжетных линий, каждая из которых разворачивается в свою сторону, чтобы в результате получился цветок, некий законченный узор, проявился некий окончательный смысл.
Начало фильма многообещающее: речь якобы пойдет о невероятных совпадениях, случающихся в жизни. Тут же очень подробно и скрупулезно (режиссер ведь знает, что у него в запасе три часа) рассказывается история о том, как один парень бросился с крыши, но остался бы жив, если б на уровне шестого этажа в него не попала пуля, выпущенная его матерью во время разборки с отцом. Мать не знала, что ружье заряжено. Погибший сам зарядил его в надежде, что кто-то из родителей укокошит другого. Но в вымышленном сценарии фильма больше таких эффектных фокусов нет. Все оставшееся время фильм прилежно повествует о том, как трудно раздобыть в Лос-Анджелесе хоть немного любви и сочувствия.
"Магнолия" сложена из эпизодов жизни разных людей, происходящих в один день, иногда даже в одно и то же время. Все они, в сущности, сводятся к невозможности никому ни с кем найти общий язык, особенно родителям с детьми (кажется, у Андерсона тоже были с отцом какие-то нелады, так что ему это близко). Среди девяти основных персонажей присутствуют смертельно больной телеведущий и совсем уже умирающий на больничной койке телепродюсер. Когда в одном, пусть даже и огромном, фильме целых два умирающих, это само по себе настораживает: если речь заходит о смерти, вообще трудно избежать штампов, в том числе и актерских.
Впрочем, к любимым актерам Андерсона, перекочевавшим из "Ночей в стиле буги" (Уильям Эйч Мейси, Джулиан Мур, Филип Сеймур Хофман и другие), никаких претензий нет. Но вся режиссерская забота ушла на проработку роли Тома Круза. (Если бы все девять центральных фигур были так тщательно сделаны, фильм имел бы больше оснований претендовать на шедевральность.) Круз очень смачно играет "сексолога-затейника", выступающего перед мужской аудиторией с женоненавистническими лекциями под девизом "Соблазняй и разрушай". Жаль только, что именно Крузу, номинировавшемуся на "Оскара" за роль второго плана (хотя по сути все роли в "Магнолии" главные), приходится провести сомнительную по избыточному пафосу сцену у постели умирающего телепродюсера, оказавшегося его отцом. Этот эпизод некоторые американские критики назвали самым сильным в фильме, но во время московского пресс-показа перекошенное лицо Круза, обливающегося у смертного одра слезами обиды и жалости, вызвало некоторое подхихикивание в зале: это уже какая-то архаика в духе Брандо, сейчас так играть не очень принято.
"Магнолия" вообще не стыдится сентиментальности. "Красоту по-американски" поругивают за банальные кадры в конце, когда у умирающего героя "вся жизнь проносится перед глазами". Но в "Магнолии" есть эпизод, когда герои поют хором. Ну не то чтобы собравшись вместе и взявшись за руки — нет, каждый остается в своей ситуации, в своей эмоциональной ловушке, в своем психологическом тупике. Их показывают по очереди, и каждый, задумчиво уставившись в пространство, подпевает звучащей за кадром песне.
Непонятно, чем больше раздражает музыка, почти непрерывно звучащая в "Магнолии": громкостью или прямолинейностью текстов, бесхитростно посвященных обсуждаемым в фильме проблемам. Например, в начале бесконечно длится песня о том, что "единица — самое одинокое число". Все эти страшно длинные и заунывные напевы принадлежат за что-то любимой режиссером поп-исполнительнице Эми Манн. Один из критиков даже высказал не лишенное смысла предположение о том, что сценарий и был написан специально к этим песням, а не наоборот.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА
В Американском доме кино и кинотеатре "Под куполом" с 22 апреля.