Премьера балета Дебюсси прошла почти незамеченной. Между тем двенадцатиминутная новелла американца Джерома Роббинса стоит дюжины отечественных балетных эпопей.
Балет американского классика Джерома Роббинса Большому театру (точнее, лично Владимиру Васильеву) подарил благотворительный фонд Bolshoi Ballet and Opera Foundation, NY — оплатил права на балет, постановку, декорации, гонорары и все прочее. Нежданный дар театр воткнул в репертуар между рутинными одноактными балетами "Шопениана" и "Паганини". Менее подходящую компанию для "Послеполуденного отдыха фавна" подобрать было трудно.
Затертый между топорно исполненной стилизацией под романтизм и невероятно пафосной историей про то, как гениального художника травила инквизиция, этот изысканный дуэт рисковал остаться незамеченным. Между тем появление в Большом хореографии Роббинса — событие исключительное. Знаменитый автор "Вестсайдской истории", постоянный балетмейстер и со-худрук баланчинской труппы NY-city ballet, Роббинс был одержим идеей "очеловечить" классику — сделать ее столь же доступной и актуальной, как, скажем, джаз или тот же мюзикл. Самое удивительное, что ему это удалась.
"Послеполуденный отдых фавна" Роббинс поставил в 1953-м для Танакиль Леклерк — жены и музы Баланчина, загадочной красавицы с точеной фигурой и великолепными ногами. Пряный балет Дебюсси, написанный по мотивам поэмы Малларме об эротических грезах фавна, прагматичный американец лишил всякой экзотичности. Действие он перенес в танцкласс, "фавном" у него стал танцовщик, отдыхающий между репетициями, "нимфой" — балерина, пришедшая в класс позаниматься, причиной любовного томления — знакомые классические па.
Те самые па, которые в советском балете потеряли всякую сексуальность. И которые некогда заставляли заходиться в эротическом экстазе главного русского теоретика танца — Акима Волынского, явно по недоразумению зачисленного в "аскеты" и "философы". "Дайте мне эту целомудренную замкнутость в простертых ногах, по которым еще веют тихие, еле дышащие зефиры!" — восклицал он в годы военного коммунизма. И спустя тридцать лет американец Джером Роббинс откликнулся на этот вопль своим "Фавном".
Белые, парашютного шелка стены репетиционного зала. Гигантские окна и распахнутая дверь — сквозь них проникает безмятежная синева жаркого полдня. "Четвертую стену" — зеркало балетного класса — заменяет яма зрительного зала. В классе — профессионалы. Упражнения у станка, адажио на середине. Но неурочность одинокой репетиции заставляет персонажей почувствовать эротическую первооснову привычных движений. Взгляды танцовщиков устремлены в несуществующее зеркало — прямой контакт грозит разрушить полуденное наваждение. Тихий поцелуй, на который отваживается одурманенный фавн-танцовщик, прерывает этот сомнамбулический дуэт. Нимфа — то ли коллега-танцовщица, то ли видение — растворяется в полуденном мареве.
Двенадцатиминутный дуэт Роббинса молодые солисты Большого театра — Светлана Лунькина и Дмитрий Белоголовцев — сумели воспроизвести с максимальным тактом, не допустив ни советской "актерской игры", ни излишней экзальтации движений. "Естественность" сценического поведения давалась им нелегко: танцовщик имитировал вожделение с несколько искусственным мышечным напряжением; танцовщица, избегая открытого эротизма, впала в некоторую прострацию. Но все же "человеческая" классика Роббинса лучше поддается переводу на язык чужой школы, чем кристальные опусы Баланчина. Получив в подарок "Фавна", Большой заимел реальный шанс преодолеть свою провинциальную отсталость. И на этот раз сумел его использовать.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА
Следующее представление завтра и 14 апреля.