За моноспектакль "Как я съел собаку" Евгений Гришковец из Калининграда получил сразу две "Золотых маски" — как победитель в конкурсе "Новация" и как обладатель приза критики. Официально признанный новатором ЕВГЕНИЙ ГРИШКОВЕЦ ответил на вопросы критика РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Ты получил премию за моноспектакль, который сам написал, сам поставил и сам исполняешь. Как ты можешь определить род своих занятий? Кто ты в собственных глазах?
— Я — театральный деятель.
— Кошмар! То есть просто один из тех, которые объединены в союз театральных деятелей? Сразу представляю себе каких-то пенсионеров с членскими взносами.
— Давай по другому... Названия у меня нету.
— Может быть, ты просто драматург? Все-таки премию "Антибукер" получил за пьесу, в Москве уже поставлены два спектакля по твоим текстам.
— Нет, ни в коем случае. Я испытывал ужас в те несколько дней, когда был драматургом: у меня в руках была пьеса, и я должен был предложить ее кому-то. Отлично помню, что ты мне ответил, когда я тебе сказал, что написал пьесу.
— А я не помню.
— Ты сказал: "это уголовно не наказывается". Я знаю, какое нехорошее чувство вызывает человек, который просит прочитать его пьесу. Поэтому те четыре дня, когда я предлагал свою пьесу, были самыми несчастными днями за последние годы. А когда ее взяли, я успокоился.
— Ты чувствуешь себя новатором?
— Нет. Потому что то, что я делаю, для меня совершенно естественно. У меня не было опыта чего-то старого, отталкиваясь от которого, я делаю что-то новое. Чтобы стать новатором, нужно выстроить оппозицию с чем-то.
— Тогда спрошу иначе. Чему ты наследуешь?
— Крайне сложный вопрос. Я его не задавал себе. Ясно, что не довлатовской прозе. На то, что я делаю в "Собаке", больше всего повлияла "Жизнь Арсеньева" Бунина. Но я же не могу сказать, что я последователь Бунина.
— В твоих моноспектаклях и текстах очень важна авторская интонация. Как бы ты сам мог ее определить?
— Возможно, она возникает от беспокойства за точность смысла высказывания. Я крайне беспокоюсь о том, чтобы не было никакой метафоричности. И во время спектакля я постоянно отслеживаю то, что говорю, на предмет возникновения двусмысленностей. Как только я их обнаруживаю, как мины, так сразу разминирую. То, что я рассказываю, плохо складывается в истории. Ведь если я буду рассказывать подлинные истории, то придется высказывать мнения. А я не высказываю мнений.
— То есть оценок?
— Я это называю мнениями. Я стараюсь не употреблять слов "нравится" и "не нравится" и почти не говорю "я". Мне приносят много рукописей люди, которых я каким-то образом спровоцировал на творчество. Но все рукописи являются исповедальными, мемуарными, где в деталях воспроизводятся жизненные события. Для меня частная деталь не важна.
— Как происходит работа над моноспектаклем?
— Он складывается из тем, фрагментов, которые я потом соединяю. Когда у тебя появляется серьезное открытие, весь окружающий мир начинает подсказывать, что оно правильное. В этот момент происходит самое главное и появляется способность запомнить и зафиксировать фрагменты. Как локатор.
— Многие замечают, что ты воздействуешь наподобие психоаналитика: восстанавливаешь у современного зрителя-невротика конструктивные отношения с прошлым и с реальностью. Как ты вообще относишься к жизни?
— Я не могу сказать, что я люблю жизнь, но я ее очень сильно чувствую. Нахожусь в состоянии постоянного удивления перед ней. Это даже не художественная позиция, а способ существования. Я не занимаюсь воспоминаниями. Я просто научился жить так, что все остается в активе. Мне непонятно, когда к жизни относятся как к "ничего особенного". Для меня крайне существенно все, что в ней происходит. Я вот, например, понимаю, что сейчас мне очень важно научиться общаться с людьми формально. Но все никак не могу научиться.
— Популярность обязывает к этому умению. Иначе ты можешь сойти с ума от общения.
— Пока не научусь, в Москву не перееду. У меня пока такой способ: Белорусский вокзал — поезд — город Калининград. Там попадаешь в ситуацию, когда, кроме семьи, никого нет. Важно, что это не родной город. Потому что в родном провинциальном городе в России жить невозможно, большой он или нет. Два года назад я чувствовал абсолютную невозможность наладить отношения с Москвой. Меня здесь все пугало, раздражало, лишало всякого ощущения перспективы. Когда я приехал сюда и в первый раз показал "Как я съел собаку", меня вообще не беспокоил ответ на вопрос "кто я?" Я был никто. А сейчас мне уже не надо представляться. Но теперь я знаю точно и могу это объяснить любому: тот человек, который беспокоится о собственном масштабе в собственной системе координат, не должен приезжать в Москву. Он только ужаснется, обидится, обидевшись — успокоится, и уедет к себе восвояси.
— Твои работы замешены на местных советских реалиях. Как тебе кажется, насколько конвертируемы твои спектакли?
— Я очень сомневался в собственной конвертируемости до тех пор, пока не приехал в Финляндию. Играл там с переводчиком. Но вдруг произошло такое совпадение с их личным опытом, что они даже не смеялись, как у нас, а хватались за головы. Я этому очень обрадовался, хотя до сих пор не понимаю, как может произойти такое совпадение.
— Уже есть много приглашений на фестивали, за границу. Как ты относишься к тому, что твои работы очень быстро, на глазах, растут в товарной цене?
— Полностью в товар я не превратился. У меня пока даже нет упаковки: ни афиш, ни программок...
— Это вполне может быть частью имиджа...
— У меня пока нет продавца. Я сам себя предлагаю и не знаю, сколько это все стоит. В начале осени попробую играть свои моноспектакли в репертуаре одного из театров в Москве.
— Когда ты делал "Как я съел собаку", ты предполагал, что это приведет к такому триумфу?
— Наоборот. Я был уверен, что все закончилось, вообще собирался распрощаться с театром и думал уже, чем бы заняться, чтобы прокормить семью. И все время вспоминал одну и ту же ситуацию: 10 лет назад, Кемерово, филфак университета, профессор говорит мне, что у меня и моего друга перспективные работы, мы должны их продолжить... И вот теперь мой друг живет в Сиэтле, читает лекции, прекрасно устроен, а я тут сижу. Два года назад меня это мучило ужасно. Очень важно, чтобы у человека не было в прошлом ситуации, вспоминая которую, он бы сокрушался, что сделал неправильный выбор.