Любовь русских людей к марксизму не поддается рациональному истолкованию. Так же как и ненависть к России со стороны его основоположников.
Владимир Ульянов в работе "О национальной гордости великороссов" утверждал, что "для революции пролетариата необходимо длительное воспитание рабочих в духе полнейшего национального равенства и братства". Его любимая присказка была, что национальный вопрос — это пробный камень для любого марксиста.
По иронии судьбы основоположники марксизма очевидным образом сами спотыкаются об этот камень. Когда речь заходит о национальных отношениях, Карл Маркс и Фридрих Энгельс демонстрируют настолько очевидный великогерманский шовинизм, что не остается ничего иного, как признать: по ленинским критериям подлинными марксистами они считаться не могут.
Русский урод
В советские времена чувства, которые испытывали классики марксизма к стране, где их доктрина была принята на ура, оставались неизвестными широкому кругу лиц. И это понятно. Раз марксист, значит — следовало по логике идеологов ЦК КПСС — интернационалист.
На самом деле Россия и славяне оставались для Маркса и Энгельса навязчивой темой на протяжении всего их длинного жизненного пути. И отношение основоположников к России было неизменно негативным. Конечно, это было связано с русским самодержавием, активно боровшимся с европейскими революциями. Но царизм царизмом, а народ народом — нелюбовь к форме политического устройства совершенно излишне переносить на национальность. В конце концов, написав "18 брюмера Луи Бонапарта", где он выдал императору Наполеону III по первое число, Маркс ведь не стал утверждать, что французы — пьяницы, бабники и лягушатники.
С Россией у Маркса все происходит по-другому. Одним самодержавием трудно объяснить такие высказывания, как, например, "ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью" или "лишь война против России есть война революционной Германии" (К. Маркс, Ф. Энгельс. Собрание сочинений. Издание второе. Т. 5, с. 212).
Да и в прошлом, судя по Марксу, с Россией было все не по-людски. В "Архиве Маркса и Энгельса", в разделе, посвященном русской истории, не найти добрых слов в адрес нашей страны, ее народа, истории и культуры. Государственность, по Марксу, России имплантировали, конечно же, норманны. Причем этот тезис не является для основоположников абстрактным. Из него следует вполне конкретный практический вывод: "Народы, которые... лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность" (т. 6, с. 294).
Такого рода цитата в современной Америке не просто была бы признана не соответствующей правилам политкорректности — ее заклеймили бы как гнусный расизм. С чем было бы трудно не согласиться, поскольку значительной части народов этим высказыванием немец Карл Маркс отказывает в праве на самоопределение.
Далее. Поскольку классик считал славян "контрреволюционными", то и перспективы их, с его точки зрения, были весьма безрадостны: "В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом" (т. 6, с. 186).
В принципе эту людоедскую фразу легко приписать раннему Адольфу Шикльгруберу или Йозефу Геббельсу. Поразительно, но даже в России конца 90-х, после волны горбачевского идолоборчества и официального антикоммунизма 1991-1992 годов такие геополитические изыски в устах Маркса режут слух. И уж во всяком случае в этом контексте трогательные слова Ленина о том, что "Маркс и Энгельс... поддерживали сношения с русскими революционерами", выглядят не очень убедительно.
В свое время советские историки-марксисты, иллюстрируя интерес Энгельса к России, очень любили говорить, что он изучал русский язык. В своем письме Марксу Энгельс довольно неожиданно обосновывает свой лингвистический интерес: "...По крайней мере хоть один из нас будет знать языки, историю, литературу и особенности социальных институтов как раз тех народов, с которыми придется немедленно вступить в конфликт" (т. 28, с. 31-32). На этом уровне нас уже изучали: немецкий оккупационный солдат в XX веке прекрасно знал такие великие и могучие русские слова, как "матка", "курка" и "яйки".
Прусская идея
Наряду с отрицательными национальными примерами у основоположников марксизма был, разумеется, и положительный. Им стала Германия. Конечно, и к ней у Маркса и Энгельса были претензии. Но претензии эти по большей части ограничивались феодальными пережитками и государственной раздробленностью, которые тормозили общегерманский прогресс. Выпадов в адрес немецких культурных традиций мы у них не найдем.
Просто до смешного доходит. Как какая-нибудь Россия, так все не слава Богу. Стоит заговорить о Германии — пролетарские интересы заключаются в усилении немецкого государства. Или, если быть точным: "Рабочие не только должны отстаивать единую и неразделимую Германскую республику, но и добиваться в этой республике самой решительной централизации силы в руках государственной власти" (т. 7, с. 265-266). Сталинский план автономизации по сравнению с этим гимном централизму кажется просто либеральным шедевром.
Внешнеполитические задачи Германской республики в изложении Маркса наверняка понравились бы доктору Розенбергу: "Крупным и жизнеспособным европейским нациям во все большей и большей мере предоставить их действительно естественные границы" (т. 13, с. 281). При этом "если карта Европы будет пересмотрена, то мы, немцы, имеем право требовать, чтобы это было сделано основательно и беспристрастно". И после обретения германского единства "мы сможем прекратить оборону... Тогда снова 'особенность нашего духа' будет заключаться в том, чтобы 'атаковать'; ведь существуют еще такие места, где это весьма необходимо" (т. 13, с. 281). Что интересно, после таких откровений советские историки не стеснялись утверждать, что геополитика является "порождением германского монополистического империализма".
Показательно столкновение "пролетарского" и "национального" в душах основоположников марксизма в период франко-прусской войны 1870 года. Малоизвестно, что первоначально Маркс и Энгельс не поддержали Парижскую коммуну. Более того, по их мнению, "война перенесла центр тяжести континентального рабочего движения из Франции в Германию". Французам же в порыве германского патриотизма предполагалось "задать трепку". И только по прошествии нескольких месяцев — уже после победы войск Бисмарка — в работах Маркса появляется знакомый образ "коммунаров, штурмующих небо".
Завершая обозрение марксистских геополитических перспектив, справедливости ради нужно отметить, что русским в некотором смысле даже повезло. Куда худшую участь готовили основоположники относительно малочисленным народам. Например, чехам в той же Австрии предстояло полностью утратить свою идентичность. Ведь "немцы и мадьяры соединили все эти маленькие, хилые и бессильные национальности в одно большое государство и тем самым сделали их способными принять участие в историческом развитии, которому они, предоставленные сами себе, оказались бы совершенно чужды! Конечно, при этом дело не обходится без того, чтобы не растоптали несколько нежных национальных цветков. Но без насилия и неумолимой беспощадности ничто в истории не делается..." (Т. 6, с. 298.)
Словом, юбилей сегодня получается двойной. В середине ХIХ века в Европе зародились две славные традиции: де Гобино с его антисемитизмом и Маркс-Энгельс и их славянофобией. После первой мировой войны эти две славные традиции соединились в одну. Конец ей положили в 1945 году русские пролетарские интернационалисты.
АЛЕКСАНДР ШЕРШУКОВ
------------------------------------------------------
"Как могут они ожидать, что история возвратится на тысячу лет назад в угоду нескольким хилым человеческим группам, которые повсюду, в какой бы части занимаемой территории они ни жили, перемешаны с немцами и окружены ими, у которых почти с незапамятных времен для всех надобностей цивилизации нет иного языка, кроме немецкого, и у которых отсутствуют первые условия национального существования: значительная численность и сплошная территория" (т. 8, с. 84).
------------------------------------------------------
Когда марксизма еще не было
Ровно 150 лет назад двое молодых людей — 29 и 27 лет от роду — написали по поручению небольшого общества клубного типа 30 страниц текста. Он довольно быстро разошелся по Европе. Речь идет о "Манифесте коммунистической партии", юбилей которого в феврале 1998 года проморгало все то ли прогрессивное, то ли регрессивное человечество.
Либералы, например Раймон Арон, высказывали восхищение "Манифестом" как "шедевром социологической пропаганды". А вот анархисты еще в начале XX века обвинили Маркса в плагиате, насчитав в 350 строках шедевра 36 дословных повторений из "Манифеста" французского социалиста Виктора Консидерана.
"Манифест" следует рассматривать в контексте более ранней работы Энгельса "Принципы коммунизма". Этот труд по своему духу гораздо ближе к тоталитарным теориям "Города Солнца" Кампанеллы или "Государству" Платона, чем к теории, где "свободное развитие каждого является условием свободного развития всех". Первоочередными мерами по построению нового общества после победы пролетарской революции Энгельс считал:
— установление обязательности труда для всех членов общества; образование трудовых армий;
— организацию воспитания детей в государственных учреждениях; соединение воспитания с фабричным трудом;
— сооружение дворцов, в которых коммунары будут жить, соединяя преимущества городского и сельского образа жизни.
--------------------------------------------------------
ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА
В середине прошлого века по Европе бродил отнюдь не один призрак. Рядом с освободителями пролетариата от цепей стояли певцы общечеловеческого единства в индустриальном обществе наподобие Огюста Конта, только что закончившего "Курс позитивной философии" и провозгласившего религию Высшего Существа — Человечества; приверженцы аристократической демократии — например Алексис де Токвиль, написавший 4 тома "Демократии в Америке"; борцы с избыточным народонаселением, катехизисом которых был "Опыт о принципе народонаселения" Мальтуса, и многие другие.
Как грибы после дождя росли всевозможные тайные и полутайные общества: "Времена года" Огюста Бланки, "Молодая Германия" Людвига Берне и Генриха Гейне, "Союз справедливых" Вильгельма Вейтлинга и т. д. Цели у них были разные — от объединения рабочих всего мира до осуществления переворота в какой-нибудь "гнилой" европейской монархии. Численность обществ колебалась от нескольких человек до нескольких сотен.
В один из таких кружков летом 1847 года судьба занесла двух друзей — Карла и Фреда...
--------------------------------------------------------
Случайная закономерность
До написания манифеста Маркса, что называется, довела жизнь. К 1847 году он проделал эволюцию от молодого ученого, изучавшего философию, право и историю в Бонне, Берлине и Иене, до редактора весьма радикальной "Рейнской газеты", вытесненного из Пруссии во Францию, а оттуда — в Брюссель. Если в начале своей карьеры Маркс боролся только против цензуры, то, познакомившись в Париже с Гейне, Прудоном и Бакуниным, дошел до обобщений. Так что действия прусских властей по выдворению Маркса отовсюду, откуда возможно, им же обошлись дороже.