Я видал Валентина Распутина во время съезда Российских писателей, и впечатление он на меня произвел тягостное. Во-первых при глубочайшем моем к Распутину уважении, непонятно было, как его угораздило оказаться в такой кампании. Почему Распутин выступает в зале, где продаются черносотенные газеты? Это что — логическое продолжение патриотизма? Неужели нельзя талантливо заявлять о любви к России и не оказаться при этом в такой ситуации?
Я нисколько не сомневаюсь в том, что Распутин талантливый человек. Я слушал его речь, и речь была талантливой. Она просто была красиво написана. Я помню, как любовно Распутин произносил эти слова, будто бы вслушиваясь в их музыку, будто бы любуясь ими. Медленная такая манера — как Горький на старой пластинке. Однако же литература, кажется, не есть просто взаимоотношения писателя и бумаги, но писателя и читателя посредством слов. Так вот, не знаю, каков читатель Распутина, а слушатель его речей — мерзавец.
Писатель в конце концов становится похож на тех, кто его читает. Распутин, отдать ему должное, пока держится. Только во взгляде появилась уже колючесть красного патриота. Он красиво говорит про землю, про труд, и я, внук крестьянина, даже сочувствую ему в этом. Только говорит он перед толпой бездельников, и смотрят на него из зала свиные рыла. Так неужели не видит? Видит, наверное. Как певец какой-нибудь Иванушка-интернэшнл видит, что девочки, сходящие с ума на его концертах, дуры набитые. Но понимает, что такова его публика, таков его сектор рынка.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН