Battered rebel army flees fallen Grozny
With Russian shells pounding all around, Janine di Giovanni joined battle-scarred young Chechen fighters in their village shelter — the only British journalist to witness the end of the 102-day siege of Grozny
Разбитая повстанческая армия бежит из поверженного Грозного
Под градом русских снарядов ДЖАНИН ДИ ДЖОВАННИ оказалась вместе с молодыми чеченскими бойцами, только что вернувшимися из боя, в их деревенском убежище — она стала единственным британским журналистом — очевидцем того, как закончилась 102-дневная осада Грозного
Чеченская столица Грозный пала. За две последние драматические ночи около 4 тыс. бойцов прорвались через русское окружение и вошли в деревушку Алхан-Кала, расположенную за кольцом блокады.
По всей видимости, около 1 тыс. бойцов продолжают оставаться в городе. Но массовое отступление означает конец чеченского сопротивления в Грозном.
Многие бойцы, уходившие по коридору шириной около 60 метров, получили ранения, попав на недавно установленные русскими минные поля, и их моральный дух падает, а бравада улетучивается.
Вчера многие узнали о смерти своих товарищей, с которыми воевали с октября. Говорят, что Маленький Асламбек, один из главных командиров в Грозном, был убит, когда повел в атаку своих бойцов, и что несколько других известных командиров, в том числе и мэр Грозного, убиты или ранены.
Начало конца стало очевидным к полуночи в понедельник, когда эта деревушка содрогнулась от ужаса. Русские начали яростный артиллерийский обстрел окраин города.
Внутри убежища, расположенного рядом с командным пунктом, я сидела вместе с молодыми бойцами, окапывавшимися, чтобы пережить долгую ночь. Они ели маринованные овощи, пили чай и старались выглядеть хладнокровно, но в них явно ощущался страх за свою будущую судьбу и глубочайшая скорбь по погибшим. Один солдат вытирал глаза, а другой успокаивал его: на минных полях они потеряли пятерых друзей.
Вдруг дверь резко открылась нараспашку, бойцы внесли изуродованного до неузнаваемости мальчика-бойца, он умирал, и они принесли его, чтобы положить на матрас у дальней стены. "Расскажи нам английский анекдот",— попросил 24-летний Муса, нарушая тяжкое молчание. Он был раздосадован, когда стало ясно, что мне ни один не приходит в голову, и сам рассказал шутку на чеченском языке.
Он сказал, что воюет в Грозном вот уже четыре месяца. Он говорил о своих четырех женах, оставшихся в столице,— двум из них по 17 лет, двум — 19, одна из жен сражалась бок о бок с ним. "Она была хорошим бойцом, но потом мне все-таки пришлось отослать ее домой". Он гордо выставил свой "Калашников": "Из этого автомата я убил не меньше 25 русских. И кто знает, может, теперь подошел и мой черед".
Сцена стала сюрреалистической. В помещение вошли новые бойцы в белых маскхалатах, перепачканных кровью, и с удивлением посмотрели на меня: что здесь делает женщина, хоть и журналистка? Мы сидели, прислушиваясь с шуму кружащих над нашими головами бомбардировщиков и завыванию снарядов и осколков.
Мурад, еще один 24-летний боец, с гордостью показал свой англо-русский словарь издания 60-х годов и продемонстрировал свое знание английского, заговорив с сильным акцентом. "Вот огурцы",— сказал он, не отрываясь от словаря.— "И я рад вас встретить". Его друзья продолжали печально молчать, видимо удивляясь, что он может думать о чем-то другом, кроме незатихающего снаружи боя.
Крошечный медпункт представлял собой ужасное зрелище: там был лишь один врач, несколько медсестер и один генератор, и раненые лежали в агонии в лужах собственной крови, ожидая, когда подойдет их очередь оперироваться. Многим оторвало пальцы ног, ступни, ноги или руки. Врач работал без перерыва всю ночь, в то время как снаружи, подобно падающим звездам, беспрестанно полыхали красные отблески русских осветительных ракет. Бомбардировщики кружили в небе постоянно; затем по окраинам деревушки заработала тяжелая артиллерия.
Еще один известный командир из Грозного, Большой Асламбек, вошел, чтобы дать распоряжения своим бойцам о порядке отхода из деревушки. Бывший торговец фруктами на грозненском рынке, бородатый хриплоголосый командир вместе с Шамилем Басаевым вел в 1995 году своих людей в поход на Буденновск, когда там в больнице были захвачены заложники. Этот неоднозначный шаг стал поворотным пунктом прошлой войны: он привел русских за стол переговоров, но после этого многие начали считать чеченцев террористами.
Бек рассуждал философски. Война не закончена, она только начинается. "Нам не нужна демократия, нам нужен Аллах,— сказал он, добавив, что не считает ошибочным, что 40 тыс. мирных жителей остаются в Грозном.— Мы рождены, чтобы умереть".
В помещение вошла еще одна группа бойцов, составив в пирамиду свое оружие и сняв белые маскхалаты. Они обнялись на прощание, приговаривая: "Аллах акбар".
В пять утра в холодной темноте колонна бойцов, растянувшаяся на несколько миль, пошла через деревню, направляясь в безопасные районы. Большинство бойцов были измучены сражением, и, глядя на них, я просто не могла себе представить, что многие из них были чуть старше подросткового возраста: у них были глаза пожилых людей.
Один молодой боец возмущался тем, что чеченцы так долго воевали, а теперь им даже "не дают поубивать русских во время отступления". Другие утверждали, что победа русских временная: "Русские говорили, что поймают нас в Грозном в ловушку и уничтожат нас, но не смогли. Мы вышли, мы прошли сквозь русское кольцо окружения и сумели уберечь своих бойцов".
Но вопрос в том, скольких удалось сохранить: сейчас невозможно точно установить количество убитых и раненых в ходе отступления, но каждый из тех, с кем я переговорила, потерял кого-нибудь из боевых друзей.
Некоторые мирные жители уже осознали, что русские к рассвету войдут в деревню, и собрали свои пожитки в пластиковые пакеты, готовясь бежать. Женщины расходились в специально отведенные для них бункеры — подвалы, оборудованные походными кроватями и печками,— укутывая своих детей.
"Мы здесь живем в октября, с тех пор, когда начались бои,— рассказала Тамара, с гордостью показывая, как им удалось организовать свой быт, создав запасы продовольствия, дров и белья.— Единственная проблема — это то, что с октября русские провели три 'зачистки'. Последняя была 3 января. Иногда они запирают нас здесь и обшаривают город в поисках боевиков". В других деревнях стало обычным делом, что жителей загоняют в подвалы и бросают туда гранаты.
В темноте окутанные туманом немощеные улицы казались призрачными: бойцы, облаченные в длинные белые маскхалаты, натянутые поверх обмундирования, и головные уборы, напоминающие тюрбаны, проходили небольшими группами, словно привидения. У некоторых на плечах были РПГ, у всех были "Калашниковы" и кинжалы, которые они называют "райский меч". "У русских самолеты и танки,— сказал один из них,— у нас — боевой дух".
После наполненной грохотом обстрела бессонной ночи, проведенной на ногах в ожидании начала русского наступления на деревню, я вышла на улицу и увидела там мрачных и молчаливых солдат — снег был покрыт кровавыми пятнами, по нашему убежищу начали стрелять снайперы.
"Теперь мы в зоне обзора русских",— сказал один боец. Главной их целью был медпункт. Мы сидели и смотрели, как постепенно деревню охватывает хаос. Теперь уже страх перерос в паранойю. В ранние утренние часы положение ухудшилось. Многие солдаты, проходившие через деревню из Грозного, начали умирать, а русские окружили деревню, оставив лишь один узкий коридор для выхода: никто из отступающих не знал, как им выбраться, и меньше всех — западная журналистка, не говорящая по-русски.
Молчаливые женщины принесли мне чеченскую юбку, повязали мой шарф на свой манер и посоветовали не покидать убежища и не разговаривать. Они мне сказали, что, когда придут русские, мне нужно будет прикинуться глухонемой, а они обо мне позаботятся. "Все очень, очень плохо",— сказала Тамара.
И вдруг — о чудо — появился чеченец, который до этого привез меня на своей машине сюда и сразу же уехал, чтобы отвезти раненых. Поскольку кольцо окружения вокруг нашей деревушки стягивалось все плотнее, я была уверена, что ему не удастся прорваться. Но вот ранним утром во вторник его машина влетела к нам во двор. Он закричал, чтобы я скорее запрыгивала в машину, чтобы вырваться из-под обстрела. Я села на переднее сидение, для отвода глаз держа на руках ребенка, а сзади разместились две жительницы деревни.
Мчась на полной скорости по обледеневшей дороге, мы проехали через два русских поста. Затем я увидела колонну русских танков, башни которых медленно поворачивались, нацеливаясь на оставленную нами деревню; на броне сидели солдаты. Я старалась не встречаться с ними взглядом, с грустью думала о своем друге Мураде и его английском словаре и задавалась вопросом, выживет ли он со своими товарищами.
Перевел АЛЕКСЕЙ Ъ-МАЛАХОВСКИЙ