Вчера в окрестностях Центрального дворца пионеров прошел воскресник по посадке черешневого леса. Вместе с пятью сотнями гостей, высадившими 497 саженцев, деревья сажал специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.
Для всех без исключения гостей фестиваля "Черешневый лес" событием стало осознание того факта, что территория Центрального дома пионеров поистине огромна. В городе существуют, оказывается, необъятные неосвоенные, можно сказать, дикие пространства лесов и полей. Освоением пространств и занимались вчера гости "Черешневого леса".
Началось с массового фотографирования на площадке напротив входа во дворец пионеров. Гости делились на тех, кто здесь был раньше и, может, даже ходил в театральный кружок, действующий и сейчас (издатель автожурналов Александр Федоров, например, открывал здесь 30 лет назад памятник Мальчишу-Кибальчишу), и кто никогда здесь не был. По этому признаку можно было понять, родился человек в Москве или нет: любой пионер-москвич, конечно, хоть раз в жизни да посетил это святое для каждого пионера место. И надо сказать, что участники воскресника в подавляющем большинстве были здесь впервые, а это говорит о том, что успеха в жизни (неуспешных людей тут вчера не было) провинциалы добиваются чаще москвичей, которыми потом неизбежно все-таки становятся (а потому, что провинциалам нечего терять).
Играл оркестр ("Бременских музыкантов", что же еще играть для заигравшихся в детство пионеров... хотя Леонид Ярмольник упрашивал музыкантов хотя бы через раз играть "Хаву нагилу", а то у него "воскресенье пропадает").
Мне казалось, что здесь где-то случится и посадка деревьев, и я даже искал глазами саженцы, лопаты, грабли, ведра и лейки, но взгляд неизменно натыкался на нескончаемую череду велосипедов, выставленных словно на продажу.
Но выяснилось, что 400 велосипедов компания Bosco, наоборот, купила специально для этого мероприятия. Планировалось, что гости будут на них добираться к месту посадки. Это обстоятельство вызвало у меня как у провинциала чувство полного недоумения: куда тут можно еще ехать? В конце концов, не Поклонная же гора.
Оказалось, что Поклонная. Стоило на велике завернуть за угол, как выяснялось, что ни на чем другом ты и не доедешь: до места высадки два километра, а машины сюда не пускают.
Правда, ощущения, что ты несешься с ветерком, никак не возникало. Этого не могло быть просто потому, что вместе с тобой с ветерком пытались прокатиться еще несколько сотен человек. Все они, конечно, получали ничем не заменимое наслаждение от велика, на котором они бороздили уличные и сельские просторы в детстве, и даже велосипеды были те же самые — без переключателей скоростей и прочих отягчающих удовольствие приспособлений. Но при этом большинство людей в детстве последний раз на велосипедах и катались, и восстановление навыков происходило на глазах друг у друга, так что весь этот веломарафон был обречен на постоянные заторы, пробки и падения.
Впрочем, даже упасть в этом случае означало что-нибудь веское вспомнить и растрогаться. Я, например, вспомнил, как подвозил из школы одну девочку, как она сидела, замерев, на багажнике моего велика, как грандиозно мы свалились в придорожную канаву и как раз и навсегда оборвался после этого так счастливо начинавшийся роман.
Кроме многолетних друзей компании Bosco, я видел здесь и новых: Филиппа, например, Киркорова и Иосифа Пригожина с Валерией. Я поинтересовался у господина Пригожина, здесь ли все их шестеро детей, но оказалось, что дети, в отличие от родителей, гораздо более занятые люди: во дворец пионеров вырвался только один мальчик. У другого мальчика экзамены в институте... и так далее пять раз.
Добравшись по перелескам в зону посадки и вооружившись наконец лопатами и кольями, гости начали сажать черешню. Здесь было много профессионалов, которые занимаются этим в рамках фестиваля несколько лет подряд и знают, что, после того как будет вырыта яма (честно надо признать, что ямы заранее вырыли те, кому положено), ее надо обильно полить и только после этого поставить черешню и закопать яму. После этого опять полить, прикрепить дощечку с фамилией человека, совершившего этот поступок и расслабиться.
При этом стояли очереди и за водой, и главное — за саженцами. Господин Куснирович яростно требовал давать по одному саженцу в руки, запоминал тех, кто уже получил (он, видимо, единственный, кто знал всех гостей воскресника в лицо), и категорически отказывал тем, кто выстоял очередь еще раз. Было очевидно, что для него, в отличие многих других, это никакая не игра, а мероприятие по высадке деревьев в почву и надо, чтобы саженцев хватило всем.
И все-таки нарушители производственной дисциплины были: когда я стоял в другой очереди, уже за квасом, подошли глава группы ИМА Андрей Гнатюк и карикатурист Андрей Бильжо, которые сгоряча отчитались в том, что на двоих посадили пять деревьев. Правда, потом выяснилось, что с поля они ушли последними, когда оказалось, что в результате беспощадной политики господина Куснировича непристроенными остались несколько саженцев. К тому же если посчитать детей господ Гнатюка и Бильжо, которые тоже активно участвовали в посадке, то окажется, что так на так и вышло.
При этом господин Гнатюк, увидев очередь, сразу встал в нее как в родную. А потом, поняв, что вся она за квасом, отошел к накрытым столам. Но главное, продемонстрировал, что все советские рефлексы у него в порядке, и даже добавил, что и в самом деле наш советский человек, если увидит очередь, сразу в нее встанет, а потом уже будет разбираться, за чем стоят.
Занявший очередь за мной гимнаст Алексей Немов успокаивал соседа, который волновался, как бы квас на такой жаре не был слишком теплым.
— Да нет,— объяснял ему Алексей Немов,— у нас в Тольятти такие бочки на каждом углу стояли, и жара еще не такая была, а квас всегда был холодный, потому что это не простые бочки...
Где квас, там и милиция. Порядок на мероприятии поддерживали несколько милиционеров, тоже казавшихся настолько насквозь советскими, что уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов на правах близкого друга Bosco спросил Михаила Куснировича:
— А что, милиция тоже наша?
— Конечно, наша,— ответил господин Куснирович.— Чья же она еще?
Милиция и в самом деле была отечественная.
К ним подошла актриса Ксения Алферова и спросила, навещают ли они уже высаженные черешневые сады.
— Сады вообще растут?
— Растут,— подтвердил господин Куснирович.
— И плодоносят? — недоверчиво переспросила актриса.
— Конечно,— подтвердил и Павел Астахов.— Часть черешни продаем, часть сюда завозим.
— А на что мы, по-вашему, тут гуляем? — в свою очередь, переспросил ее господин Куснирович.
У меня сложилось впечатление, что для актрисы ситуация после этого разговора прояснилась не полностью.
Мне господин Куснирович рассказал про девиз фестиваля: "Десятилетие движения. Движение десятилетия". По его словам, гости фестиваля делятся на две примерно равные части: на тех, кто в свое время окончил десятилетку, и на тех, у кого в школе было уже 11 классов. Вчера и те и другие праздновали выпускной: в конце концов, в 2010 году и в самом деле заканчиваются 10 лет нового тысячелетия.
— И очень хочешь, чтобы то, что ты пережил до выпускного, не осталось позади раз и навсегда. Чтобы ты мог покататься на велике, бегать по склону... вон, видите, уважаемые люди, а забыли обо всем и носятся... Это такое время... Настоящее продолженное время,— сказал господин Куснирович, любуясь только что созданным, то есть не этим воскресником в целом, а метафорой из учебника английского языка.
В это время на сцене Юрий Башмет дирижировал игравшим "Ночную серенаду" Моцарта оркестром. Дети рядом играли в бадминтон. Тут же, на лужайках, многие уже загорали.
Каждая из этих картинок вполне имела право на существование. В одно время и в одном месте они казались нереальными. Но это был такой день. Настоящий. Продолженный.