В московском Театре оперетты показали балет "Green", поставленный специально для Нины Ананиашвили австралийцем Стэнтоном Уэлшем (Stanton Welch). Международная премьера еле дотянула до разряда городской.
Премьере предшествовал ряд обстоятельств, привлекших к ней повышенное внимание (Ъ писал об этом 23 декабря). Из-за них и без того сжатые сроки постановки сократились до совсем авральных трех недель. Стэнтон Уэлш должен был ставить балет в Большом. Постановку отменили. Нина Ананиашвили, заручившись поддержкой продюсерской фирмы "Постмодерн-театр", решила-таки воспользоваться услугами ангажированного балетмейстера. Предполагалось, что в постановке примет участие кордебалет Большого театра. Сначала театр отказал своей приме в репетиционных залах. Потом хореограф порвал мышцы и продолжал ставить на костылях. Спустя неделю с репетиций исчез театральный кордебалет. Пришлось срочно вербовать новый. Артистов (как ранее зал для работы) отыскал экс-худрук Большого Алексей Фадеечев, вынашивающий план создания своего коллектива. Поэтому премьеру балета "Green" решено было считать первым спектаклем нового Театра танца, учредителями которого стали Фадеечев, владелец репетиционного зала Вячеслав Кутеев и сама прима-балерина. Все эти события уместились в неполный месяц.
На премьере следы спешки были отчетливо видны. Незатейливые костюмы для своего неоклассического опуса (купальник и тюлевая длинная юбка у женщин, трико до подмышек у мужчин) придумал сам хореограф. Их цвет колебался в гамме военного камуфляжа: выгоревшего дембельского (у кордебалета) и сочного, как у новобранцев (солисты). Понуро-болотную световую партитуру разработал учредитель Вячеслав Кутеев.
"Green", по объяснениям самого хореографа, означает не просто цвет. Это — третья часть цикла (где-то в Америке уже существуют "Индиго" и "Голубой", запланирован и "Красный"), в котором каждый балет соответствует определенной чакре и конкретному музыкальному инструменту. Зеленому, по убеждению Уэлша, отвечают скрипка и "сердечная" чакра, провоцирующие мечтательно-умиротворенное состояние души. Так что бессюжетный балет "Green" планировался как некое романтическое путешествие протагонистки по волнам памяти.
Все эти идеи остались в кулуарах. Получасовой балет представлял собой монтаж контрастных эпизодов. Приме-балерине предназначалось адажио — кордебалет пытался справиться с живым presto. Фрагменты цеплялись друг за друга на манер детской игрушки Lego: можно построить домик, а можно — автомобиль. Хореографическая скоропись не отличалась сколько-нибудь заметным своеобразием. Складные фразы, гладкие связки, приятные поддержки, пресно-линейный рисунок массовых сцен, однообразные выходы-уходы. Все вполне грамотно и... банально, как школьное изложение.
Впрочем, справедливости ради добавлю, что на репетициях показ хореографа заметно отличался от итогового результата. Русские артисты решительно отсекли все непохожее на то, к чему они приучены с пеленок. Напрочь исчез нехитрый юморок в виде "некрасиво" выпяченных бедер, "неправильно" выпрямленных локтей, капризно "сброшенных" рук. Пропали синкопы, резкие смены ракурсов — все те мелочи, которые позволяют надеяться, что артисты получают от танца удовольствие.
Наши танцовщики просто честно отработали. Их не упрекнешь в дурном исполнении: фантазия хореографа, явно скованная возможностями конкретных исполнителей, не предлагала артистам ничего чрезвычайного. Разве что премьеры Большого Сергей Филин и Дмитрий Белоголовцев, не успевшие переварить западную манеру включать в мужские партии женские фуэте и пируэты с пятой позиции, грязновато станцевали свои ударно-технические соло. Нина Ананиашвили, так и не решив, кем же ей выглядеть в этом балете — Жизелью, Авророй или Китри — казалась слегка растерянной: робко имитировала то разделенную, то неразделенную любовь, неуверенно кокетничала и несмело резвилась. Балет "Green" можно было закончить через 20 минут, а можно дотянуть и до 45. Так слушают популярные транскрипции Вивальди в дорожных пробках: чтобы расслабиться и не психовать.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА