То, что на президентских выборах в Иране победит лидер самой консервативной фракции парламента, ни у кого сомнений не вызывало. Ни о какой разрядке в отношениях Ирана с Западом говорить не приходится. Это устраивает всех. И Запад тоже.
Считавшегося либералом Али Акбара Хашеми-Рафсанджани сменяет на посту президента Ирана 54-летний Али Акбар Натег-Нури — представитель наиболее радикального крыла иранского духовенства, один из соратников и сподвижников покойного Хомейни. В этой связи поговаривают о возможной смене политического курса Тегерана в сторону ужесточения. Натег-Нури, как ожидают, постарается воплотить заветы революционного аятоллы.
Отношение к этим заветам у мирового сообщества не самое лучшее. Даже беглое перечисление их — возврат к средневековым нравам, террор против инакомыслящих, экспорт революции, безжалостное преследование политических оппонентов по всей планете, а также таких реальных акций исламской революции, как, например, захват американского посольства в Тегеране или смертный приговор заурядному писателю — должно ввергать мир в ужас. Но уже не ввергает: мир привык к Ирану.
В отличие от коммунизма, который явился сначала призраком, исламизм ворвался в политику сразу во плоти и крови. Теократическая революция готовилась и разрабатывалась практически на виду у всего мира — в центре Европы, в Париже, где долгие годы пребывал в эмиграции аятолла Хомейни. Но готовившегося переворота не замечали: к концу 70-х мир ждал совсем других перемен в Иране.
Преуспевающая экономически страна стала фактически витриной западного мира в Азии, и естественно было предполагать, что вслед за западными материальными ценностями и стандартами потребления придут и политические — парламент, демократические выборы, свобода слова и т.п. Специалисты по Ирану были уверены: абсолютная монархия в лице шахского режима изжила себя. Спорили, какая форма государственного устройства ее сменит: конституционная монархия или республика? Но на смену монархии пришла муллархия.
Революционные аятоллы бросили вызов и "Большому Сатане" — США и Западу, и "Малому Сатане" — СССР и его сателлитам. Оба сатаны попытались дать адекватный ответ. Но борьба с революционным Ираном оказалась безуспешной. Ни демонстрация силы, ни экономическая блокада желаемых результатов не дали. Иран стоически перенес восьмилетнюю войну с Ираком, которому в те годы дружно помогали и Советский Союз — на государственном уровне, и Запад — в лице компаний, которые без лишнего шума снабжали Багдад оружием. Иран затянул пояс, снизил стандарты потребления и вывел из кризиса экономику.
Однако суровые фронтовые и трудовые будни вынудили тегеранских аятолл отказаться от революционных социально-экономических экспериментов и избрать более прагматичную политику. Так начались реформы Рафсанджани, которого одно время любили называть "иранским Горбачевым".
Многие, как в Иране, так и на Западе, в свое время связывали с его приходом к власти большие надежды. Думали, что Рафсанджани постепенно модернизирует исламское общество, проведет рыночные реформы и наладит вначале экономические, а затем и политические связи с Западом, откажется от поддержки радикальных исламских движений типа ливанской "Хезболлах" и одиозных режимов вроде суданского и сирийского. Словом, по расчетам выходило, что при Рафсанджани Иран если и не вернется к прежним, шахским временам, то хотя бы перестанет быть международным пугалом и изгоем.
Однако президентство рыночника-либерала обернулось глубоким и серьезным конфликтом с Западом. На внешнем уровне это выразилось в решении берлинского суда, обвинившего иранское руководство в терроризме и в дипломатической войне Евросоюза и Тегерана. На внутреннем — в активной и довольно успешной работе по сколачиванию мощного антизападного блока совместно с Китаем, Индией, ЮАР и Россией.
Так что, если искать аналогов Рафснаджани в советской истории, то его справедливее именовать "иранским Рыковым", а не "Горбачевым". Реформы Рафсанджани — этом иранский вариант перехода от военного коммунизма к нэпу. Это переход, не предполагающий отказа от идеологии. Следующая советско-иранская параллель, логически вытекающая из предыдущих, надо заметить, выглядит достаточно пугающей: Натегу-Нури предстоит стать "иранским Сталиным".
Но появление "иранского Сталина" особо никого не пугает: изменился не только Иран, но и окружающий мир. Мир не только приспособится к сосуществованию с Ираном, он даже научился извлекать выгоду из иранского фактора.
Первыми пользу из опасного соседства извлекли арабские монархии Залива. Эти процветающие ныне нефтедобывающие страны, которые вряд ли можно считать образцом демократии, на фоне саддамовского Ирака и исламского Ирана стали играть в регионе роль оплота западной цивилизации. И теперь "за гранью дружеских штыков" американского флота, лишенные основных конкурентов, Ирана и Ирака, они чувствуют себя прекрасно.
Упрочились позиции Турции, которая с установлением в Иране теократического режима немедленно приобрела в глазах Запада стратегическую ценность и получила право на эксклюзивное к себе отношение. Выгоды Анкары особенно заметны в сюжете о маршрутах вывоза каспийской нефти. Путь через Иран — самый короткий и дешевый. Единственный минус иранского маршрута — тегеранский режим, с которым не желают иметь дело западные правительства. Если бы не он, маршрут через Турцию вряд ли бы рассматривался всерьез.
Наконец, от победы исламской революции в Иране выиграли два других соседних антизападных режима в регионе. Сирия получила в лице теократического Тегерана надежного союзника — практически единственного в регионе. И даже Ирак, который не так давно воевал с Ираном, теперь относится к нему почти дружелюбно: перед лицом общего врага, Запада, ирано-иракские противоречия сгладились.
Нынешний антизападный курс Тегерана вполне устраивает и таких азиатских гигантов, как Китай и Индия, пытающихся играть более заметную роль в мировой и региональной политике. В последнее время преимущества из противостояния Ирана и США стала извлекать и Москва. Для России нынешние тесные партнерские отношения с Ираном являются козырем в ее трудном диалоге с Западом. И в перспективе Москва может претендовать на роль посредника между Западом и Тегераном.
Нашли выгоду и транснациональные компании: политическое противостояние не мешает им извлекать прибыль из фундаменталистского режима. Глава французской корпорации Elf Aquitaine как-то в порыве откровенности заявил: "У нефтяных компаний своя логика. Нам нет дела до политических или религиозных режимов. Единственное, чего мы боимся, это смены налоговой политики. Нефтяные компании бегут из Калифорнии, где нет угрозы иранского влияния, зато было пересмотрено налоговое законодательство". Практика эта не изменилась и по сей день. Западные корпорации, имеющие интересы в Иране, отказались поддержать недавний дипломатический демарш своих правительств и свернуть дела с этой страной.
Глава Elf Aquitaine сказал не всю правду. Крупному бизнесу не просто безразличен одиозный режим Ирана, он им впрямую выгоден. Оборотной стороной неуступчивости Тегерана в политических отношениях с Западом являются льготные экономические условия для западных компаний. Политика политикой, а без иностранных инвестиций и новых технологий иранской экономике не выжить.
Как ни парадоксально, теперь антизападный режим в Иране уже устраивает и Запад, прежде всего США. Это вовсе не означает, что Вашингтон поступается принципами. Конгресс США ежегодно исправно выделяет многомиллионные ассигнования на дестабилизацию иранского режима. При этом руководители ЦРУ честно признаются, что ожидать скорой отдачи от этих средств не следует, так как в настоящее время в Иране не просматривается силы, способной сместить теократическую власть. "Мы давно не рассчитываем на американскую помощь, — сказал мне недавно один из иранских диссидентов. — Девять десятых выделяемых средств идет на содержание бюрократического аппарата в Вашингтоне".
Возможно, такая вялая борьба с фундаменталистской угрозой связана с тем, что исламский Иран, помимо прочего, выполняет в рамках мирового сообщества и полезную функцию. Именно иранская угроза толкает многие страны Ближнего и Среднего Востока в объятия Запада. К примеру, нынешний саудовский король в бытность наследным принцем клялся, что никогда нога иностранного солдата не ступит на священную землю Аравии. Прошло несколько лет, и он сам пригласил на эту самую землю солдат-иноверцев. Самое непосредственное влияние на это решение оказал иранский фактор.
Роль "мирового злодея", ставшая вакантной после исчезновения СССР, достаточно сложная и далеко не каждой стране под силу. А без этого персонажа многие геополитические драмы просто не сыграть. В этой ситуации приход к власти консерватора Натега-Нури будет означать не смену роли Тегерана на мировой сцене, а более вдохновенное ее исполнение. Возможно, даже с огоньком.
Благодарных аплодисментов публики этот актер может и не дождаться. Но успех очередным геополитическим постановкам обеспечит.
СЯБЗИ ГОВУРМА