Воры гнезда Петрова

99 деревень, 88 сел, волость и четыре города в Малороссии были конфискованы у светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова после его ареста. В великорусских землях за ним числились поместья в 36 уездах. И даже это было лишь толикой его огромных богатств, приобретенных милостью Петра I и безудержным мздоимством. От других петровских соратников Меншиков отличался не столько размахом, сколько наглостью. Ведь полудержавный властелин не стеснялся брать деньги ни у явных, ни у тайных недругов державы, включая Мазепу. А также вымогал часть приданого у любимой дочери императора Анны Петровны и получил требуемое. Другие запускали руку в казну с тем же усердием, с каким служили делу модернизации России, но старались делать это тише и незаметнее.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Брали по чину

Что может быть лучше братской любви, особенно если братом тебя называет первый человек в государстве? В России — ничего. Ведь с незапамятных времен на Руси не существовало никакой аристократии, которая как сословие имела бы сколько-нибудь значительное влияние на дела государства. А с появлением Великого княжества Московского даже бывшие удельные князья превратились в просителей милостей и службы, способной прокормить соискателя со всеми чадами, домочадцами и несметной дворней. Подобная ситуация хорошо помогала установлению всеобъемлющего самовластия московских государей, и потому они прилагали немало сил к тому, чтобы кормить свой благородный служилый люд, как крестьянских лошадей: давать им пищи ровно столько, чтобы работать они могли, а лягнуть хозяина — нет.

Этому же способствовала система наделения воинских начальников и приказного люда за службу не деньгами, а поместьями, которые можно было отнять в любую минуту. Той же цели — укреплению самодержавия — способствовала и установившаяся традиция выпрашивать у государя земли и деревни попавшего в немилость боярина или иного служилого человека. Любой слух об опале владеющего богатыми поместьями человека вызывал в боярских домах не сочувствие, а взрыв эпистолярного творчества. Соискатели землицы принимались за составление челобитных, в которых сообщалось, что много послуживший государю раб челом бьет, умоляя не отказать в передаче таких-то деревенек в его руки.

Хотя христианин и не должен наживаться на беде ближнего, дело это было обыденным, всеобщим и потому вовсе не стыдным. Еще менее стыдились разнообразного лихоимства и мздоимства. Ведь все понимали, что выклянчить доходное место удастся, может быть, раз в жизни. А потому нельзя упускать выпавший шанс, чтобы пополнить заветную кубышку звонкой монетой. И потому же, понимая обстоятельства, те, кто приходил с прошениями к воеводам, приказным дьякам и подьячим, и в особенности к тем из них, что вершили суд, без лишних слов отдавали затребованную с них мзду.

Вся эта сложившаяся веками система досталась в наследство от предков и Петру I. Нужно признать, что и он иногда делал значительные подарки своим приближенным. Так, впервые в русской истории в его правление появился не богатый монастырь, а богатый священник из белого духовенства. Царь высоко ценил своего духовника Тимофея Надражинского и потому подарил ему имение и четыре тысячи крестьянских душ. Но в большинстве случаев, несмотря на все указы о борьбе с мздоимством и случавшиеся казни заворовавшихся приближенных, Петр довольно снисходительно относился к финансовым шалостям соратников, если те были полезны в его начинаниях, а их лихоимства не слишком бросались в глаза. Ведь первый русский император не менее своих предшественников ценил преимущества, которые давало самодержавное правление. А кроме того, взгляд сквозь пальцы на не самые значительные злоупотребления царедворцев позволял сэкономить значительные средства казны на выплату им достойного их положения жалования.

Возьмем, к примеру, известного петровского полководца Бориса Петровича Шереметева, с которым царь ходил в Азовский поход, а затем доверил ему командовать войсками во время затяжной войны со шведами. Полководческие способности боярина Шереметева на службе любому государю принесли бы немалое вознаграждение. И Петр, понимая это, платил Шереметеву немалые деньги, жаловал поместьями, наградил графским титулом за подавление восстания стрельцов в Астрахани и присвоил чин генерал-фельдмаршала. Но при этом самодержец закрыл глаза на то, что во время завоевания Прибалтики Шереметев, как не без ехидства писал сам царь, славно там похозяйничал. По приказу графа многое из имущества, отбитого у неприятеля, включая главное транспортное средство тех лет — лошадей, чуть ли не с поля боя отправляли в его поместья. Но это была военная добыча, против присвоения которой победителем в те времена никому просто не пришло бы в голову возражать.

Однако в Лифляндии солдаты Шереметева без малейшего стеснения грабили все мало-мальски состоятельные дома, а большую часть добытого получал главнокомандующий. Но и это было еще не самой доходной статьей кормления графа с войны. Самой большой ценностью для любого состоятельного человека после земель были крепостные. А потому солдаты просто сгоняли людей с завоеванной территории, не обращая особого внимания на их прежние звания и чины, и гнали их в поместья и вотчины их сиятельства Бориса Петровича для превращения в землепашцев или иных нужных ему рабов. Однако и это не вызывало ни малейшего неприятия или гнева со стороны царя. Ведь генерал-фельдмаршал брал по чину, а войны без издержек не бывает.

Размеры добытого графом в окрестностях полей сражений можно оценить хотя бы по тому, что за победу в Полтавской битве ему была пожалована Юхновская волость с 12 тыс. крестьян. Какое-то количество душ ему досталось в наследство и давалось за иные заслуги. Но после смерти графа его сын унаследовал 60 тыс. крестьян и обширнейшие земельные владения, в результате чего Шереметев-младший считался одним из богатейших людей России. При этом генерал-фельдмаршал, по-видимому, блюдя традиции старины, не забывал писать челобитные государю с жалобами на то, что поиздержался на войне. Просил выплатить жалованье вперед и частенько клянчил у царя дополнительных вспомоществлений наличными, землицей и людишками.

Злые языки утверждали, что другой петровский военный соратник, генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин, умел снимать урожай с морских полей битв. Причем ничуть не хуже, чем граф Шереметев — с сухопутных. Так что в конце жизни Головина на его обширных землях трудилось 30 тыс. хлебопашцев.

Дважды повешенный

Но оба военачальника по размерам полученных от службы доходов не могли сравниться с князем Матвеем Петровичем Гагариным, который кормился от огромных богатств земли сибирской. Попав туда на службу воеводой в Нерчинск, князь сразу же оценил все возможности, предоставляемые его служебным положением. Через Сибирь шла торговля с Китаем, откуда везли драгоценные камни, шелка, парчу и прочие ценные ткани, очень высоко ценившийся чай, а также множество разнообразных дорогих и диковинных вещей. Уже тогда Гагарина подозревали в разного рода злоупотреблениях по службе. Мол, он к товарам, перевозимым казенными караванами, добавлял свои собственные, то есть таким образом вел весьма выгодную беспошлинную личную торговлю с Китаем. Кроме того, его подозревали в утаивании и присвоении собранных с сибирских инородцев податей — ясака. Но доказать эти обвинения следователи, назначенные Петром, то ли не сумели, то ли не успели. Расследование неожиданно прекратилось. Возможно, отбиться от назначенного следствия Гагарину помог его родственник — один из самых влиятельных чиновников государства канцлер Головкин, в свою очередь, состоявший в родстве с царицей-матерью Натальей Кирилловной. Так это или нет, но вместо опалы князь Гагарин получил новое назначение.

По приказу царя Гагарин возглавил работы по прорытию каналов в Вышнем Волочке и каналов, которые должны были соединить Волгу с Доном. Несмотря на неуспех в строительстве Волго-Донского канала, князь проявил себя как деятельный распорядитель и сумел понравиться Петру I. Вскоре после этого он получил в ведение Сибирский приказ, управлявший самой обширной областью страны и контролировавший всех сибирских губернаторов. А затем царь-реформатор допустил ошибку, дорого обошедшуюся его казне, назначив Матвея Гагарина сибирским губернатором с сохранением за ним поста главы Сибирского приказа. Получалось, что князь должен был контролировать сам себя. И сам же принимать все челобитные с жалобами на себя.

Такая воля открыла перед князем самые широкие возможности для обогащения. Он перенаправил потоки "мягкой рухляди" — мехов, предназначавшихся для царской казны,— в казну личную. Торговля с Китаем стала едва ли не его персональным и единоличным делом. А главное, он получал немалую долю от всего, что должно было отправляться в столицы для пополнения и укрепления государственных доходов, и в считаные месяцы превратился в богатейшего человека страны.

При этом, впрочем, князь не забывал и о мерах безопасности. Так, самый большой из известных в те времена рубинов, найденный в Китае, он заполучил и вручил всесильному царскому фавориту светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову. А тот, в свою очередь, презентовал драгоценный камень супруге царя Екатерине Алексеевне, помогавшей ему подталкивать самодержца к принятию выгодных для Меншикова решений. Так что все лихоимства Гагарина укладывались в рамки существующих негласных правил. Если бы не два обстоятельства...

Князь Гагарин хапал столько, что уже не знал, как и каким образом можно потратить все сваливающиеся на него богатства. Как отмечали современники, обеды у князя Гагарина по роскоши затмевали царские. Кушанья у него подавали на стол на пятидесяти серебряных блюдах. Избыток драгоценных металлов в его личной казне был виден даже тем, кто никогда не бывал в его дворце: колеса карет воеводы Гагарина покрывались серебром, а лошадей подковывали серебряными и золотыми подковами.

Если бы безудержное хвастовство князя своим богатством ограничивалось подведомственной ему территорией, дело, пожалуй, могло бы сойти ему с рук. Ведь любые доносы приходили к нему. Но князь решил выстроить особые, не виданные еще палаты в Москве. Стены в них сделали зеркальными, а потолками служили огромные аквариумы, где плавали для услаждения княжеских глаз живые рыбы. Гагарин без стеснения показывал гостям иконы в своих покоях, оклады которых из чистого золота были украшены бриллиантами и прочими драгоценными камнями. Очевидцы говорили, что эти оклады образов стоили баснословных для того времени денег — 130 тыс. руб.

Но даже это вполне могло сойти с рук князю Гагарину, в особенности с учетом того, что канцлер Головкин продолжал, видимо небескорыстно, ему покровительствовать. Вот только поступления из Сибири в казну все заметнее уменьшались, и это обстоятельство перевешивало все доклады доброжелателей князя о его успехах в управлении восточной половиной страны. Недовольный ситуацией царь вызвал князя Гагарина в Санкт-Петербург под благовидным предлогом — для суда над изменившим отцу и отечеству царевичем Алексеем Петровичем. А сам отправил для проверки в Сибирь ревизора-полковника. При этом Петр, предполагая, что ревизор может быть подкуплен, тайно отправил вслед за ним своего денщика Егора Пашкова с приказом произвести на месте как можно более тщательное расследование.

Эта уловка царя вполне удалась. Пока люди Гагарина ублажали и задабривали официального ревизора, Пашков собрал сведения о многочисленных лихоимствах князя и доставил их в столицу. Вслед за этим последовал указ Петра Сенату, в котором говорилось:

"Дела плута Гагарина надлежит вам слушать, которые важны (понеже не одна тысяча есть) и особливо которые он делал уже после публикованных указов за лихоимство, и по оным учиня по правде, прислать ко мне. У сына его Алексея взять ведение под рукою, как он поехал за море, что с ним было от отца его отправлено денег и золота и товаров, а также через векселя; в бытность за морем сколь денег и товаров и золотых и прочих вещей через него получал, и что всей суммы в ту его бытность за морем издержано".

Дело князя велось с применением всех средств тогдашней следственной практики. Гагарина пытали, били кнутом и добились от него признательных показаний. В мае 1721 года суд признал его виновным в утаивании средств от продажи за рубеж хлеба, в многочисленных фактах поборов с купцов, везущих товары в Китай и обратно, а также в краже товаров из этих караванов. Как оказалось, князь умудрился присваивать даже те товары, которые везли по заказу супруги царя Екатерины Алексеевны. Признанный виновным в лихоимстве князь в июне того же 1721 года был повешен перед Сенатом в назидание другим ворам. А пять месяцев спустя царь приказал вынуть тело князя из петли и повесить его там же, но уже на железной цепи. Все имущество бывшего властителя Сибири было отобрано в казну.

Но на этом урок русскому чиновничеству еще не окончился. Ревизора, получившего мзду за положительный отзыв о воеводских успехах Гагарина, казнили. А Егор Пашков получил в дар за хорошо проведенное расследование несколько тысяч крестьян из деревень, принадлежавших прежде князю Гагарину. Подобный порядок царь стал практиковать и впредь. Вот только этот пример никого из высокопоставленных мздоимцев в окружении царя ничему не научил. В 1723 году, например, судили еще одного видного птенца гнезда Петрова — барона Петра Павловича Шафирова, в числе злоупотреблений которого числилось присвоение изъятых у князя Гагарина 200 тыс. и ценностей на 15 тыс. руб.

И уж тем более не стал процесс над Гагариным уроком для самого беззастенчивого из воров петровской России — светлейшего князя Меншикова, хотя после суда над Шафировым, чудом избежавшим смертной казни, обнаружились злоупотребления в Военной коллегии, президентом которой состоял Меншиков. Император наложил на Меншикова штраф в размере 20 тыс. руб. и отнял у него этот престижный пост. По сравнению с тем, что светлейший князь нажил только от руководства военными делами, это наказание можно расценивать как отеческий шлепок. И Меншиков продолжал мздоимствовать.

Светлейшее вымогательство

О карьере Александра Меншикова, начавшейся с торговли пирогами вразнос, писали много и подробно как в царские, так и в советские времена. Ведь его взлет, как подчеркивали монархисты, свидетельствовал о том, что благодаря царской милости любой может буквально выйти из грязи в князи. Для коммунистов он, пусть и косвенно, служил подтверждением их тезиса о том, что любая кухарка может управлять государством. А для отечественных чиновников всех времен он стал примером того, каких высот можно достичь, беззастенчиво пользуясь своим положением.

Однако Меншиков был далеко не единственным простолюдином, которому милость Петра помогла войти в число богатейших людей страны. Рассказывали, что царь как-то встретил поповского сына Автонома Ивановича Иванова, в котором оценил недюжинную сметливость и прыткость. И Петр приказал ему заседать в звании думного дьяка в Поместном приказе. В этом ведомстве решались все вопросы об отводе поместий, передаче вотчин, а также разрешались все споры между землевладельцами. Так что поле для злоупотреблений открывалось широчайшее. Сметливый дьяк вскоре взял в свои руки управление приказом и перевел на себя все финансовые потоки от просителей, спорщиков и жалобщиков. Он поставил дело так, что самые сильные люди в государстве были вынуждены заискивать перед ним и искать его покровительства. Так, в 1707 году гетман Мазепа, купивший в знак верности царю поместье на великорусских землях, писал Иванову и обещал отслужить за оказанную помощь и поддержку. Доходы думного дьяка были настолько велики, что его наследникам досталось 16 тыс. крестьян, огромные земельные наделы и солидная сумма наличными.

Однако до Меншикова ему было очень и очень далеко. О том, что светлейший князь воровал и брал взятки, тоже писалось довольно много. Но если обобщить все случаи, подобные меншиковскому, то для пересчета столь же наглых казнокрадов, появлявшихся на протяжении истории государства российского, пожалуй, хватит пальцев одной руки.

Весь бизнес светлейшего Александра Даниловича заключался в его способности угождать царю, угадывать и предвосхищать его желания, но главное — подталкивать его к принятию нужных Меншикову решений. А уж добившись таковых, царский денщик, превратившийся в друга, а затем и в брата, как называл его в письмах Петр, принимался извлекать колоссальную прибыль буквально из всего, что попадалось на глаза и под руку. Покровительство князю Гагарину и другим казнокрадам, например, принесло светлейшему князю земли, на которых располагались город Батурин и несколько тысяч крестьянских дворов.

При этом Меншиков, даже приняв подношение, мог оказать, а мог и не оказывать просимой услуги. Так, в 1703 году близкий прежде к Петру человек, Андрей Андреевич Виниус, оказался лишенным всех постов за хищения и мог поплатиться за воровство жизнью. Он принес Меншикову подношение с просьбой повлиять на решение царя. Взятка была довольно внушительной: десять коробочек золота, 150 червонцев, 300 руб. и обязательство выплатить еще пять тысяч. Меншиков взятку принял и выдал Виниусу оправдывающую его бумагу. Но затем, засомневавшись, видимо, в платежеспособности Виниуса, донес о попытке подкупа Петру. В итоге Виниуса приговорили к битью кнутом и штрафу в семь тысяч рублей.

Когда Меншиков в 1727 году наконец попал в немилость к новому императору Петру II и началось следствие, оказалось, что он брал деньги у всех, кто их давал. Начиная от гетмана Мазепы, когда тот еще не перебежал к шведам, кончая самими шведами. Правда, последнее, то есть государственную измену, доказать не удалось. Взятки Меншикову давали и наличными, и землями, а однажды ему презентовали целое герцогство.

Но главными пунктами в списке его прегрешений были кражи из казны. По его требованию из сумм Военной коллегии ему выдали 10 тыс. руб. А из московского казначейства на обустройство дома в первопрестольной в разное время ему было выдано 53 679 руб. Мало того, оказалось, что управлявший домами светлейшего полковник Трезин бесплатно брал ценности и припасы из дворцовых кладовых, что обошлось царской казне еще в 13 164 руб. Выяснилось, что Меншиков требовал и получал крупные суммы в казначействах и других городов.

Однако это были далеко не самые крайние случаи проявления наглости полудержавного властелина. Царь выдал любимую дочь Анну Петровну замуж за герцога Голштинского и пожаловал молодой семье 300 тыс. руб. Узнав об этом, Меншиков начал требовать у Анны 80 тыс. руб., поскольку, как уверял светлейший, именно он уговорил царя дать такое приданое, а мог сделать так, чтобы Петр передумал. Влиятельность Меншикова поражала иностранных дипломатов, которые с удивлением писали о том, что вдова брата и соправителя Петра I Иоанна Алексеевича и ее дочери, родные племянницы царя, при появлении светлейшего князя на ассамблеях вскакивали, бежали к нему и целовали ему руку. Так что герцогу и герцогине Голштинским не оставалось ничего другого, как отдать требуемые деньги вымогателю.

Собственно, вымогательством Меншиков баловался и прежде. Широко был известен случай, когда по воле Петра его приближенные барон Шафиров и граф Толстой обзавелись фабриками и получили право выпускать на них товары беспошлинно. Учуяв прибыль, Меншиков настоял на включении его в компаньоны, а затем стал требовать все более и более возрастающей доли. В итоге фабрики пришлось закрыть, и лишь некоторое время спустя, когда светлейший князь охладел к фабричному делу, Шафиров и Толстой открыли производство вновь.

Беспримерная жадность привела Меншикова к закономерному финалу. Пока были живы Петр I и наследовавшая ему Екатерина I, все прощавшие любимцу, светлейший князь требовал все новых и новых титулов и наград в виде земель, крестьян и денег. А после воцарения малолетнего внука Петра I — Петра II — он даже решил стать не теневым, а реальным правителем Российской империи, вознамерившись женить юного императора на своей дочери Марии (которую, впрочем, Петр II недолюбливал и называл фарфоровой куклой).

Однако этому плану помешали не столько враги при дворе, сколько мздоимство Меншикова. Новый император, чтобы помочь тетке — голштинской герцогине Анне Петровне, передал ей долговые расписки английского купца Марли. Меншиков потребовал себе половину. Получив от голштинцев задаток в 2 тыс. руб., он опрометчиво дал расписку, которая потом стала одним из важных доказательств его вины.

Но последней каплей, переполнившей терпение всех, стала история с червонцами каменщиков. Петербургская гильдия каменщиков, выражая верноподданнические чувства, прислала Петру II 9 тыс. червонцев. Император приказал отнести подарок сестре — великой княгине Наталье Алексеевне, но Меншиков перехватил посыльного и отобрал деньги. Недовольство императора не имело границ, хотя светлейший князь и доказывал, что собирался отдать деньги для пополнения опустевшей казны.

В сентябре 1727 года его отправили в ссылку в принадлежавший ему город Раненбург. Отбывал он туда, все еще ощущая себя полудержавным властелином. Его поезд насчитывал пять карет, 16 колясок и 11 фургонов и колымажек, а его свита состояла из 127 человек. Но это была лишь видимость былого могущества. Вскоре после его отъезда началась опись имущества в петербургских владениях светлейшего, причем даже причастные к делу лица расходились во мнении о реальной стоимости описанного имущества: одни говорили о 5 млн руб., другие — о 20 млн. Только опись драгоценностей, найденных в трех огромных сундуках, заняла три дня. Среди ценностей оказалось несметное количество медальонов с портретами Петра I, осыпанных бриллиантами, которые царь любил дарить приближенным за заслуги, а также такое количество предметов с бриллиантами, от запонок и табакерок до тростей с бриллиантовыми набалдашниками, что можно было подумать о маниакальном пристрастии светлейшего князя к этому драгоценному камню. Бриллиантами были украшены иконы-складни и множество других найденных вещей.

Затем последовали конфискации в домах Меншикова в Москве, где драгоценных вещей и одежды описали на 75 520 руб. Среди недвижимости князя в Москве оказался отделанный с невероятной роскошью слободской дом, в котором нашли огромные зеркала (невероятная ценность в тогдашней России), а стены его украшали очень высоко ценившиеся китайские штофные обои. В убранстве наличествовало немалое число предметов из китайской бронзы: похоже, подношения князя Гагарина Меншикову были гораздо больше, чем предполагалось ранее.

Когда же Меншикова обвинили в принятии денег у шведов, то есть, по сути, в государственной измене, он из опального сановника превратился в арестованного, и началась конфискация его недвижимости. У светлейшего князя отняли 90 тыс. крестьян и множество земель и поместий: 99 деревень, 88 сел, волость и четыре города в Малороссии, еще два города в других частях страны, имения в 36 великорусских уездах. И в довершение всего он лишился последних ценностей, а это 4 млн руб. наличными, бриллиантов и разных драгоценностей еще на миллион, 24 дюжины серебряных столовых приборов и тарелок и 105 пудов золотой посуды.

Чего новые правители не смогли отобрать у прежнего, так это денег в зарубежных банках, в которые Меншиков вложил около 9 млн руб. Банки в Лондоне и Амстердаме отказались выдавать их без согласия вкладчика или его наследников. Так что работа по возвращению этого капитала в Россию растянулась на годы.

А самого светлейшего князя с семьей сослали в тобольский городок Березов, где он должен был после прежней роскоши прозябать вместе со всеми чадами и домочадцами на 10 руб. в день. Однако из этой суммы он умудрялся что-то экономить и собрал деньги на строительство небольшой деревянной церкви. Сам помогал рыть фундамент, тесать бревна и возводить стены. А потом служил в этой церкви пономарем и даже призывал прихожан к тому, чтобы они не воровали и не мздоимствовали. Возле этой церкви его и похоронили.

Его проповеди так и остались пустым звуком. Ведь прихожанам не с кого было брать мзду. А чиновники и все служилые люди России как были, так и остались в том положении, которое существует с древних времен, когда за их работу платят гроши, подталкивая к получению взяток. Страх перед грядущим наказанием делает их мягкими и покладистыми по отношению к вышестоящему начальству. Да и менять их, зная, что все берут, можно без особых проблем. И никакого желания радикально изменить это положение у российских правителей по большому счету никогда и не было.