Комплекс длины

В Дубае завершено строительство самого высокого в мире здания — "Бурдж Халифа" ("башня халифа"). Когда-то небоскребы служили гордым доказательством промышленного развития страны, их возводившей. Теперь назначение небоскреба — изживать национальные комплексы неполноценности.

Алексей Тарханов

Построено на песке

Самую высокую в мире башню открыли практически без опоздания. Строители задержались на какие-то четыре месяца: планировали в сентябре, открыли в январе. Для здания такого переразмера это не удивительно. А учитывая то, что это были самые тяжелые месяцы для экономики Арабских Эмиратов в целом и Дубая в частности, строителям и вовсе повезло. К примеру, башне "Россия" в московском Сити кризис стоил жизни. Застройщик предпочел бросить ее на полпути.

А "Бурдж Халифа" не просто достроили, но и постоянно подтягивали в высоту, чтобы заведомо обойти возможных конкурентов (о дубайских высотных проектах см. "Власть" N 50 за 2008 год). Сначала думали о 700 метрах, потом заговорили о 900, в итоге сделали 828 метров при 162 этажах. Видимо, каждый раз архитектора башни вызывали на ковер к халифу и говорили: "сделай-ка, дружок, еще несколько этажей", на что Эдриан Смит из Skidmore, Owings & Merrill кланялся и говорил: "Слушаюсь и повинуюсь!"

За пять лет строительства в аравийские пески закопали, по разным подсчетам, от $1 млрд до $2 млрд. При достаточно простецком виде башня халифа — очень сложное инженерное сооружение, отлитое из бетона специальной марки, с собственными силовыми установками, системой искусственного охлаждения, пронизанное скоростными лифтами, лишь один из которых проходит сквозь все 162 этажа. Этакий сухопутный "Титаник", возвышающийся почти на версту над окружающим пейзажем.

Американская трагедия

Небоскреб, как все знают, родился в Америке и имя для него позаимствовали у моряков, называвших словом skyscraper главную мачту. Он родился из пепла громадного пожара, вспыхнувшего в городе Чикаго 8 октября 1871 года. В тот день корова, принадлежавшая госпоже Кэтрин О`Лири, опрокинула в охапку сена керосиновую лампу. По вине безымянной коровы деревянно-кирпичный Чикаго сгорел дотла. Пожар дал работу строительным фирмам, инженерам и архитекторам. Архитекторы научились использовать металлический каркас, одетый камнем, а затем рискнули показать его и во внешних формах зданий.

Первый небоскреб Чикаго, невысокий, напоминавший пропорциями и деталями тяжелую мебель викторианской эпохи, построил Уильям Ле Барон Дженни, все же более инженер, чем архитектор. Но появление в 1885 его Home Insurance Building значило очень многое. В Америке родилась целая школа, еще в XIX веке предвосхитившая архитектурный модернизм. Мастера Чикагской школы смогли не просто сэкономить дорогую городскую землю и 20 или 100 раз повторить в воздухе ту небольшую площадку, в которую погружаются фундаменты здания. Они создали сам образ небоскреба. Рожденный необходимостью, skyscraper стал предметом престижа, национальной эмблемой и масштабной линейкой архитектурной гордости.

С тех пор небоскребы меняли только покрой одежды, камень на стекло, а потом стекло на камень. Были среди них глупые торчки, густо облепленные готикой и барокко. Были шедевры вроде Chrysler Building (1931) с его удивительной верхушкой ар-деко или аристократического Seagram Building (1957), построенного Мисом ван дер Роэ. И хотя самый первый скромный и малоэтажный американский небоскреб давно снесли, чтобы освободить место для небоскребов еще понебоскребистее, память его чтят до сих пор.

Американцы даже готовятся тряхнуть стариной и построить 600-метровую "Чикагскую пирамиду". А в Нью-Йорке они возведут "Башню свободы" в 541 метр на месте рухнувших "близнецов", башен Всемирного торгового центра. Правда, прежнего WTC этой одинокой палкой им все равно не перешибить. Мало того, что в 1971 и 1973 годах каждая из башен WTC успела поставить рекорд высоты. Автор "близнецов" Минору Ямасаки, японец, родившийся в Америке, создал их абсолютно совершенными. Когда другие архитекторы рисовали свои небоскребы, главное внимание они уделяли двум вещам — основанию и завершению. Как эта здоровенная дура выйдет из земли и как она уйдет в облака, видимая с дальних окраин.

Выход небоскреба из земли — это либо стоящий на столе карандаш, либо массивная подставка, имитация корневой системы могучего дуба, где главная башня вырастает из нагромождения башен поменьше. Сверху тоже вариантов немного. Либо свести башню на шпиль, на иглу — все равно придется устанавливать антенну, которая добавит лишние полсотни метров высоты. Либо надеть сверху какую-нибудь шляпку, потому что нельзя скрести небо с непокрытой головой.

"Близнецы" обошлись без корней и без шляпок, их гигантские призмы были торжеством простоты и сверхчеловеческой геометрии. После их гибели безутешные горожане выставили в Музее небоскребов (есть в Нью-Йорке и такой музей) рабочий макет Всемирного торгового центра. Этот макет в мастерской Ямасаки делали в миниатюрном масштабе 1:200. На чертеже 1:200 человек выглядит крупным, уверенным в себе муравьем. Так вот, даже и в этом масштабе модель поражает: она вдвое выше человеческого роста. Именно "близнецами" завершилась эволюция настоящего американского небоскреба, простого и качественного, как гамбургер.

Чудесная простота

Небоскребы всегда были делом престижа. Их строят, чтобы всем было видно. Нациям с ущемленной национальной гордостью этот подход очень близок: недаром подъем России с колен ознаменовался множеством самых причудливых небоскребных проектов — от башен в московском Сити до башни "Газпрома" на питерской Охте. Как когда-то город Чикаго соперничал с городом Нью-Йорком, так на нашей памяти башнями мерились Москва и Петербург. Небоскреб ведь может быть предметом соревнования компаний и личной гордости девелоперов. Небоскреб — классический объект самоутверждения. Кто-то сказал: когда смотришь на небоскреб, видишь не здание, а архитектора. Я бы сказал — видишь хозяина.

Все экономические резоны при строительстве небоскребов обычно идут по боку. Взять хотя бы московские сталинские высотки 1950-х, так похожие на американские небоскребы 1930-х. Высотка действительно небоскреб. Но идея его вывернута наизнанку. Американцы в конечном итоге решали проблемы дороговизны городской земли. В СССР земля была собственностью государства и не стоила ничего. Да и Москва еще с царских времен оставалась довольно просторным городом. Главное здание МГУ — небоскреб, стоящий посреди чистого поля, символ иррациональности сталинского стиля.

Это, конечно, не здания уже, это городские скульптуры, которые должны спасти панораму безудержно растущего вверх большого города. Я всегда вспоминаю моего институтского профессора, который лекцию о небоскребах и их достоинствах начинал со старинного анекдота о пользе обрезания — "во-первых, это красиво". И только потом шли резоны экономические и конструктивные, далеко не такие убедительные.

Великий мастер Чикагской школы Луис Салливен был поэтом американского небоскреба. "На вопрос о том,— писал он в 1896 году,— каков отличительный признак многоэтажного здания, мы ответим: оно должно быть устремленным ввысь... Оно до мельчайшей детали должно выглядеть гордым и величественным. Оно должно подниматься вверх с чудесной простотой и без единой отклоняющейся линии". В сущности, это значит только одно: во-первых, во-вторых и в-третьих, небоскребы должны быть красивыми. От них не требуется ничего, кроме как "подниматься вверх с чудесной простотой". Они и поднимаются.

Теперь небоскребы чаще всего развлечение для третьего мира. Уже сейчас самые высокие башни построены на Тайване (Taipei 101, 101 этаж, 509 метров) и в Малайзии (Petronas Tower 1 и 2, 88 этажей, 452 метра), да и вообще в главной десятке в основном Азия. У США куда более скромные позиции, и даже торчащая на четвертом месте чикагская Sears Tower (110 этажей, 442 метра) с завершением дубайской башни и многих других строек века съедет в рейтинге далеко вниз (см. справочник "Самые высокие здания мира" в N 16 за 2006 год).

Верх безобразия

Небоскребы могли бы исчезнуть как класс после того, как 11 сентября 2001 года в огне и в пыли обрушились башни World Trade Center, нью-йоркские "близнецы". Но не тут-то было. Рынок просто переместился на восток. Специалисты главной американской небоскребостроительной архитектурной компании Skidmore, Owings & Merrill не стали рвать на себе волосы и говорить о конце цивилизации. Они, как мы видим, тут же переключились на строительство "Бурдж Халифа".

Казалось бы, кому теперь нужен километровый небоскреб с его архаической системой коммуникаций (на 80-й этаж на первом лифте, далее пересадка на второй лифт, потом со второго на третий и так далее), с его прямолинейной иерархией: чем выше — тем главнее? Ведь можно работать в онлайне хоть с дачи, хоть с другого континента, не напрягая подъемники, которым и так придется теперь перевозить пассажиров со скоростью 60 километров в час — впору к каждой шахте лифта приставить работника автоинспекции.

На его вершинах гуляет такой ветер, что окно открыть невозможно, воду на сотые этажи гонят насосы, которые способны перекачать Черное море в Каспийское. Удовольствие пройтись по лестнице сведено к ежегодным спортивным забегам на Empire State Building (Кинг-Конг все равно забрался на него быстрее), а без лифта небоскреб вообще долго не проживет, что много раз было доказано нью-йоркскими блэкаутами.

Когда путешествуешь по Эмиратам, шоссе, уводящее тебя в глубь пустыни, постепенно начинают окружать странные постройки. Издалека они кажутся миражами, ледовыми айсбергами посреди песка. Подъехав поближе, ты видишь натянутые на легкие каркасы гигантские декорации, изображающие казино и отели, которые когда-нибудь имеют шанс появиться в этих несколько засушливых местах. И ведь появятся, если судить по новой халифской башне, которую бредущие караваны могут увидеть за 100 километров. Вспоминается определение современной арабской архитектуры, данное Ремом Кулхасом: "это результат встречи Альберта Шпеера с Уолтом Диснеем в аравийских песках".

История исчезновения динозавров говорит о том, что сверхконструкции не выживают. Самый большой в мире корабль ушел на дно, самый большой самолет так и не смог взлететь, самый тяжелый танк с трудом сдвинулся с места. Призовые небоскребы изжили себя еще в прошлом веке, но их строят и строят. И в их появлении есть что-то очень человеческое. Что поделать, не все в человеке прекрасно.