Говорят: "Хорошее дело браком не назовут". Еще говорят: "Семь раз отмерь — один отрежь". Известно также, что все несчастные пары несчастны по-своему, а все счастливые счастливы одинаково. Исходя из этих трех простеньких постулатов, три с половиной миллиона жителей Франции жили себе спокойно в так называемом морганатическом браке, то есть попросту сожительствовали — покуда до неугомонных депутатов французского парламента не дошло, что это неразработанное драгоценное налоговое месторождение, золотая жила мздоимства. Прощайте, наивные милые преимущества свободного союза двух свободных людей. Отныне морганатические пары должны будут подвергаться таким же поборам, что и законные.
Неокольцованные всех стран, объединяйтесь!
Немедленно возникает вопрос: чем вызвано такое категоричное решение? Требование справедливости, экономическая необходимость или соображения морального порядка? Власти замахнулись на святая святых революции нравов, происшедшей в Европе четверть века тому назад. Опубликованное недавно сообщение Национального собрания о ликвидации налоговых преимуществ для свободных пар с детьми обрушилось на них как снег на голову. Сами же действующие лица, адресаты и объекты демарша государства совершенно растерялись, не понимая, чем вызвано внезапное внимание к их скромным персонам, ведь для государства их существование долгое время было лишь строчкой в статистических сводках. Они ничего не требовали, довольствуясь местом в ряду себе подобных, — эдакие месье и мадам Все-и-каждый. Налогообложение такого не прощает.
Сожительство — совместное житье. "Мы жили далеко друг от друга. Надоели бесконечные концы на метро — решили снять квартирку на двоих", — вот их рассуждения. Любить, видеться постоянно, плодиться и размножаться, забыв о такой малости, как пожениться, — или же забыв развестись со своим "эксом". И забыв еще, что "сожительствовать" означало раньше "жить во грехе". Решение выкинуть в мусорную корзину буржуазный брак возникло в конце 1960-х годов как фрондерство — и двадцатью годами спустя стало общественной нормой; более предосудительными с точки зрения нынешней морали считаются скорее скоропалительные или частые браки. Эпидемия "свободного союза" не пощадила никого, ей покорны любые возрасты и социальные слои населения: даже крестьяне, во все века считавшиеся носителями традиций, даже врачи, юристы и политики, по роду занятий связанные с институтом брака или же с моралью. Покойный президент Миттеран, как выяснилось, жил вне брака с некоей дамой, и она имела от него дочь. Опрос населения показал, что французы считают это вполне нормальным явлением. Тот же опрос показал, что за десять лет количество "свободных союзов" увеличилось вдвое. Примерно каждый третий французский младенец рождается вне брака (в 1975 году — всего три процента). Шестьдесят процентов супружеских пар, прежде чем сочетаться законным браком, некоторое время репетирует совместную жизнь без бумажек. Причем благосостояние этих пар часто выше среднего французского уровня, поскольку они платят меньше налогов. Соответственно растет и количество бастардов при любящих мамочке с папочкой: за период с 1985-го по 1991 год количество детей, рожденных у родителей, не состоящих в браке, увеличилось на 64,5%, а законнорожденных в полных семьях — только на 10,7%. Идея свободного сожительства так крепко угнездилась в умах, люди так привыкли "праздновать Пасху до Вербного воскресенья", что прежняя привычка регистрировать отношения при первых признаках беременности (так называемый брак по беременности) отпала за ненадобностью.
Государство, не в силах больше терпеть эту занозу в пальце французского налогообложения, изъяло у свободных пап и мам их пресловутое "преимущество одинокого родителя", благодаря чему государственная казна обогатилась на 1-2 млрд франков. И это еще не предел, поскольку параллельно была начата охота на тех, кто уклоняется от выполнения нового постановления, обвиняя церковь и реакционеров из правительства в стремлении сжить их со свету. Поэтому впервые назрела необходимость некоего объединения, защищающего права свободных сожителей, а также закона, общественного договора, который бы зафиксировал не только их обязанности, но и права. А пока объединение не достигнуто, пока государственная реформа воспринимается ее объектами как "удар ниже пояса, просто катастрофа" можно с уверенностью предсказывать: взметнувшаяся вверх стрелой рождаемость столь же стремительно упадет.
Принципиалы и пофигисты
Любая уважающая себя категория людей, будь то любители субботних прогулок или постоянные клиенты Кардена, блондины или певцы в стиле "кантри", имеет внутреннюю структуру, то есть на что-нибудь подразделяется. Человек может быть членом бессчетного количества групп — например, блондин, идущий в субботу вечером пешком от Кардена, не всегда принадлежит только к одной подгруппе внутри своей категории. Сторонники морганатических браков не исключение. Среди них отчетливо выделяются две разновидности. Одни — принципиальные противники устаревшей и лицемерной семейной морали, искоренители института брака, пылкие борцы за дело свободы любви, твердые, как кремень, противники "убивающей чувство, разъединяющей людей" женитьбы. Другие — как правило, молодые люди, для которых брак — всего лишь "бумажка".
Да, "дурацкая бумажка", весьма распространенное среди нынешних молодых приверженцев морганатического брака формулировка: пустая формальность, волокита — вот к чему свелись "святые узы брака", как их называли наши прабабушки и прадедушки, которые буржуазная мораль превратила в один из столпов общества, в гарантию чистоты династических линий и средство перемещения капитала.
Брак и сожительство: искусство союза и наука расставанья
"Разница между браком и сожительством по сути все больше стирается, — отмечает Франсуа де Сингли, профессор социологии из Сорбонны, — пары, живущие в гражданском браке, не могут назвать ни одной черты, специфически отличающей их образ жизни, так же как им нечего сказать по поводу брака, условия которого за последние годы заметно смягчились. А с повсеместным распространением разводов супруги и вовсе расправили крылышки, в особенности женщины, для которых слово 'брак' означало раньше то же, что слово 'тюрьма', факт женитьбы означал фактическую продажу невесты в рабство". Обесценивание ценностей, равнодушие к религии, отказ от традиций — защитники регистрации актов гражданского состояния гневно бичуют расплодившиеся свободные союзы, списывая на них падение рождаемости. Но при этом забывают главное: ответственность за старение нации в основном лежит на женщинах и феминистическом движении. Торжественно побросав в огонь шелковые путы бюстгальтеров, они сожгли вместе с ними священные путы брака; отказавшись жить всю жизнь прилепившись к одному мужу, они практически постелили постель свободному сожительству. Способствовала этому эволюция нравов и законов. "Раньше женщинам имело прямой смысл выходить замуж, они были очень в этом заинтересованы: супруг защищал их и оберегал, — пишет эксперт по вопросам семьи и брака Катрин Вильнев-Гопалк, — а теперь они работают и получают зарплату, могут получить образование и в состоянии сами разобраться в своих семейных отношениях".
А между тем незаметно, но неуклонно противники брачных уз уступают свои позиции. В одном классическом американском детективе описывается парочка друзей главного героя, отважного детектива — художники-авангардисты, богема, нонконформисты, живущие в морганатическом браке. После трехлетнего перерыва герой оказывается у них в гостях — и поражается, насколько их образ жизни и отношения напоминают быт и нравы слегка приевшихся друг другу, но верных и любящих законных супругов. Этот случай весьма характерен. Отношения, как правило, разворачиваются по следующей схеме: приняв решение о совместной жизни и покинув маленькую мансарду, место первых любовных встреч, влюбленные обзаводятся более солидным гнездышком. Большее внимание уделяется вопросам быта. Открываются кредиты на посудомоечную машину, на микроволновую печь, на плитку с подогревом в ванной; причем приобретается это путем перечисления каждым из партнеров сумм на совместный счет. Чем комфортней становится жизнь, тем крепче увязает пара в болоте семейственности, как бы прогрессивны и авангардны ни оставались взгляды сожителей.
В противоположность браку, который с первого дня — дня свадьбы — запускает невесту и жениха в некое специально оформленное и заранее обусловленное пространство, свободное сожительство вынуждает людей наугад, на ощупь продвигаться в новой для них среде, каждый раз изобретая велосипед. Их вступление в новую совместную жизнь происходит поэтапно. Рождаются дети, приходят гости, умирают родственники, сожители становятся старше, и вот уже неудобно говорить о своей незаконной половине "моя подружка" или "мой парень"; не получается и употреблять формулировку более пожилых сожителей "мой компаньон" и "моя компаньонка". Психологи отмечают, что свободные пары с долгим опытом семейной жизни начинают говорить "мой муж" и "моя жена": "Такие пары практически ничем не отличаются от супружеских, ни лексиконом, ни образом жизни. Они почти забывают, что не женаты. Все, начиная от лексикона и кончая бытовыми обязанностями, соответствует вошедшему в привычку супружеству".
Когда у сожителей, и без того уже вполне напоминающих супругов, рождается ребенок, мера их ответственности за свои отношения еще больше увеличивается. Тут-то и происходит расслоение. Те, для которых незаконность их союза — дело принципа (41% морганатических пар), продолжают плодиться во грехе, остальные при первых же признаках беременности бросаются записывать акт гражданского состояния. 30% французских детей, рожденных вне брака, признано одним из родителей и большая часть из них признана обоими; ребенку при этом дается фамилия отца. И тут выясняется, что не так-то просто получить на ребенка родительские права — грозный призрак великой бумажки все-таки настигает беззаботных, как птички, сожителей.
Когда появляется ребенок, семейный корабль как бы бросает якорь. Волей-неволей возникает необходимость (а там и желание) быть собственником, жажда приобретения. Волей-неволей опять встает вопрос о женитьбе: именно она была бы наилучшим выходом в случае разрыва и раздела образовавшегося имущества.
Для тех, кто устоял и на этот раз, тень брачной церемонии начинает маячить в немолодом возрасте. "Я решил жениться, как только выйду на пенсию, — признается Филип Дюпон, вот уже десять лет живущий в свободном союзе, — меня страшит мысль, что когда меня не станет, у моей старушки будут проблемы с получением наследства". И другая смерть тоже обнажает незащищенность свободного союза — смерть любви. Все детали бракоразводного процесса чрезвычайно подробно оговариваются семейным законодательством. В свободных союзах дело обстоит иначе. Разрыв для них — тяжелая, мучительная и долгая процедура, не подкрепляемая жестоким, но символическим актом развода — своего рода ритуалом. Если развод подобен гильотине, расставание сожителей можно сравнить с медленным отпиливанием головы. Наполеон сакраментально уронил: "Люди в гражданском браке обходятся без закона, а закону наплевать на них". Порой творится настоящий беспредел: женщины оказываются на улице без гроша в кармане; мужчины тщетно пытаются хоть краем глаза увидеть своих детей. "Свободная любовь — свободный разрыв", — подводит итог парижская адвокатесса Виолетта Горни. Но хотя разрыв и дается любовникам тяжелее, чем законным супругам, статистика свидетельствует, что они быстрее утешаются впоследствии. Кстати сказать, жертвы развода в следующий раз предпочитают свободный союз. Число разошедшихся пар, состоявших в свободном союзе примерно такое же, что и состоявших в законном браке, поэтому трудно сказать, какие отношения прочнее. Бесспорно также и то, что в настоящее время дети не придают большого значения тому, состоят ли их родители в законном браке, чего нельзя сказать о родственниках с обеих сторон: при наличии официально зарегистрированного брака родственники мужа и жены общаются гораздо больше, более связаны друг с другом, тогда как морганатические тещи, зятья, шурины и золовки часто даже не знакомы друг с другом.
Три взгляда
Что же говорят сами грешники "в свое оправдание"? Как уже выяснилось, профессия и даже возраст не имеют определяющего значения. Вот речь не мальчика, но мужа (но при этом, конечно, не "мужа" в юридическом смысле этого слова). Актер Андре Дюссолье как истинный мужчина достаточно категоричен, но всегда оставляет для себя лазейку: "Я никогда не пробовал жениться. Возможно, я много потерял в жизни, но уж так сложилось, что ни административная, ни религиозная сторона брака не имели для меня ни малейшей привлекательности. Поэтому в жизни моей случались только свободные союзы с их иллюзией свободы. Однако у меня уже двое детей, и возраст уже таков, что приходится задуматься о том, чтобы как-то обезопасить свою старость... Поэтому скоро возникнет необходимость как-то урегулировать свой социальный статус".
А вот женщины, вопреки сложившемуся предубеждению, гораздо более бескорыстны и честны в своих чувствах: среди опрошенных дам большинство склоняется к той же точке зрения, что и Николь Гарсия (кстати, тоже актриса): "Что на самом деле важно, так это любовь. Женитьба ли, свободный ли союз, все эти социальные ритуалы — это только одеяния любви, позволяющие ее социализировать, сделать ее более доступной и приемлемой для понимания других. Когда же любовь уходит, мы начинаем задавать себе обычные вопросы: разводиться или не разводиться, жениться ли вновь, а может быть, жить "на два дома"? И тут начинается подсчет всяческих материальных преимуществ и юридических выгод, жестокие упреки в адрес друг друга, начинается кровавая схватка не на жизнь, а на смерть. Когда любовь уходит, одеяния превращаются в цепи, в оковы, которые хочется как можно скорее сбросить".
Гомосексуалисты лишены возможности зарегистрировать свои отношения в мэрии и тем более освятить их в церкви, им остается только свободный союз. Однако и у них нет единодушия во взглядах на совместную жизнь. Одни, стиснув зубы, ожесточенно бьются за то, чтобы сделать связывающие любовников узы более прочными, всеми силами добиваются официального одобрения выработанного в результате долгих трудов и мучительных дискуссий "контракта свободного союза". Другие, как, скажем, английский журналист Алекс Тейлор, радикальны в своем свободолюбии: "Я гомосексуалист, и практикую о-о-очень свободное сожительство. У меня есть дружок, мы живем вместе в моей квартире, однако в настоящее время я не испытываю позывов официально объявить об этом в мэрии. Знаете ли, я, как и многие мои друзья, панически боюсь всяких бумажек и прочей волокиты. Для меня самое важное — чтобы никто не имел права отнять у меня моего приятеля, а на остальное мне наплевать. В целом моя позиция характерна для англосакса: в моей стране государство не вмешивается в личную жизнь граждан. Что же касается пресловутого "брака для голубых", мне проще сделать так: пригласить человек сорок друзей и справить совместно со своим бой-френдом общий день рождения — это будет лучший способ официализировать наши отношения. А если жизнь с этим человеком не сложится, мы просто разойдемся, как в море корабли".
Вопрос в том, что более "демократично" и свидетельствует о подлинном свободолюбии — добиваться официальной, государственной демократизации интимных отношений, или устроить демократию в одной, отдельно взятой собственной семье и наплевать на законы и законников.
Новый грех — это хорошо забытый старый
Казалось бы, естественно, что брак — освященная веками традиция, а свободное сожительство — новейшая штучка, дань распущенности эпохи сексуальной революции. Однако историки выяснили, что на самом деле все не так просто. Небрежение к браку, развившееся во Франции к концу 70-х годов нынешнего века, — вовсе не мимолетная мода, кризис назревал веками. Во все времена гражданский брак тесно соседствует с официальным, церковным. И хотя ученые-теологи утверждают, что институт брака — одно из старейших церковных таинств, на деле все иначе. Брачный ритуал вырабатывался медленно и лениво. В глазах канонического права, в особенности после XII века, когда получила распространение доктрина о свободном согласии супругов, мужчина и женщина, которые "свободно отдаются друг другу для брака", даже если союз этот заключается без согласия родителей и без благословения священника, считаются скрепленными нерушимыми узами.
На деле эти узы были не такими уж нерушимыми. В частности, Карл Великий, добрый христианин, на протяжении своего долгого и бурного царствования всегда сохранявший наилучшие отношения с церковью и даже провозглашенный папой "священным императором" — был отнюдь не дурак по женской части, в его дворце содержался чуть ли не целый гарем. Историк Жорж Дюби пишет, что в XI-XII веках церковь попыталась убедить легкомысленно настроенных баронов отказаться от порочной привычки заводить кроме законной супруги еще пару-тройку сожительниц на стороне, однако усилия духовенства не увенчались успехом. В это же самое время среди крестьян, где женитьба была не средством соединения двух любящих сердец, а скорее способом поддержания социального и материального равновесия за счет циркуляции женщин и имущества между семьями, заключение брака было слишком серьезным стратегическим делом, чтобы его можно было доверить чужим, будь это даже духовенство. Церковь понимала это и старалась вмешиваться в семейные дела как можно меньше, направив всю свою энергию на искоренение еретиков и решение богословских вопросов. Добрых французских крестьян средневековья больше заботили не проблемы девственности и нравственности их дочерей и жен, а скорее их плодовитость и работоспособность. Во многих местах было принято, чтобы пара, которую предполагается поженить, немного пожила вместе, попривыкла, желательно даже, чтобы женщина забеременела, и тогда союз официально подтверждался нотариусом и кюре. Все это сильно напоминает нынешние "свободные союзы до первой беременности". Когда церковь в XVI веке всерьез взялась за нравственность населения и объявила греховными любые телесные утешения вне брака, ей стоило большого труда убедить упрямых пейзан, что их разумная предосторожность являет собой подстрекательство к разврату. В документах позднего средневековья все чаще встречаются упоминания о процессах церковного суда над парами, которые честно и простодушно считали себя женатыми, поскольку обменялись в кругу друзей кольцами, цветком и другими немудрящими предметами "для закрепления союза", но не удосужились предстать перед священником. Пока дело касалось простонародья, церковь только сурово хмурила брови и грозила пальцем. Но как только такие процессы затронули представителей высшего дворянства, королевская власть забила тревогу. И вот, объединенными усилиями духовенства, вознамерившегося искоренить сексуальность, и государства, озабоченного вопросом укрепления родственных связей, в XVI веке установился и окончательно сложился тот ритуал, который с незначительными изменениями дошел до наших дней.
Могучий удар нерушимости брака был нанесен Великой французской революцией, но это не была замена церковного брака гражданским (вернее сказать, светским, поскольку термин "гражданский брак" употребляется сейчас в значении "постоянное сожительство"), а введение практики развода. Затем, в зависимости от государственного режима, развод во Франции и в других европейских странах то запрещали, то разрешали; это было сопряжено с массой курьезов и юридических казусов, об этом писали книги и снимали фильмы ("Развод по-итальянски" с Марчелло Мастроянни), жители тех штатов Америки, где был запрещен развод, втихаря ездили разводиться в те штаты, где он был разрешен; борьба населения с "безразводным" браком весьма напоминала борьбу с сухим законом, с его бутлегерами и "пьяными поездами". В это же время свободное сожительство подспудно процветало как в рабочих кругах (его называли "брак по-парижски"), так и среди буржуазии. Социалисты-анархисты, обличая лицемерие буржуазного брака, объявили свободную любовь одним из своих лозунгов; в то же самое время огромная масса рабочих, называя жен "моя буржуазка", мечтала только о том, чтобы освободить жену от работы и сделать из нее исключительно хранительницу домашнего очага. И теперь те многочисленные пары, что живут вместе, официально не поставив при этом общество в известность, вовсе не бросают тем самым обществу вызов. Просто так удобнее. Вот и все.
Церковь смотрит сквозь пальцы
Духовенство чувствует это отсутствие вызова, тихую безвредность поведения прелюбодеев. И хотя по чину церкви полагается безоговорочно осуждать любовную связь как грех, ее отношение к ней несколько сложнее. "Осуждать поступки — значит вести себя как подобает мужчине. Осуждать людей — значит ставить себя на место Бога", — гласит Катехизис для взрослых. Таким образом, церковь осуждает сожительство, но не может осуждать самих сожителей.
Последние события — общее падение числа браков, падение рождаемости, повсеместное распространение свободных союзов (это слово, более "уважительное", заменило слово "сожительство") изрядно смягчило позицию церкви. А протестанты, более снисходительные и гибкие, в конце концов полностью приняли существующее положение вещей: "Совместная жизнь не состоящей в браке пары, прежде неодобрительно называвшаяся 'сожительством', а теперь 'свободным союзом', есть юридически допустимый и учитываемый общественный факт", — говорится в Протестантской энциклопедии. Католическая церковь сейчас занимает промежуточную, примиренческую, позицию: "Совместная жизнь людей разного пола, не освященная браком, безусловно, основывается на любви к ближнему, проповедуемой церковью. Дело духовенства направить эту любовь в более правильное русло" (например, к законному браку).
Голубой вариант и билль г-жи де Сегур
Свободный союз признало и государство, выработав правила и правовые нормы для его членов. Однако и при таких условиях свободный союз в том виде, в каком он существует сейчас, далек от совершенства. Все свободные семьи, конечно, мечтают об идеальном варианте: союз, который бы обладал всеми преимуществами брака без его недостатков. Приблизительное решение подсказали геи: они установили некий "минибрак", называемый "Контрактом гражданского союза". Возможно ли такое же решение для гетеросексуальных пар? Социологу Ирен Тьерри оно кажется абсурдным: "Борьба гомосексуалистов за принятие их 'Контракта' вполне обоснованна: они не имеют права на брак, на преимущества, которые он дает. Но подобные устремления натуральных пар меня удивляют: нельзя быть одновременно связанным и свободным". Однако не есть ли именно это предмет наших мечтаний: быть одновременно объединенным и независимым, самоценным и опекаемым? Актер Пьер Ардити, испробовавший и законный брак, и свободный союз, кажется, твердо знает, что ему нужно: "В сожительстве есть свобода, которой не хватает браку. Лично для меня самое главное — иметь возможность назначать той, которую я называю своей женой, любовные свидания. В женитьбе есть обязательность и непреложность, которые меня отпугивают. Вообще я терпеть не могу обыденности. И теперь — я живу с женщиной уже десять лет, но у каждого из нас своя квартира, свои секреты, свой собственный мир. И в конце концов я ведь всегда могу на ней жениться". Однако самое конструктивное решение предложила маркиза де Сегур, дама, достойная во всех отношениях: брак, самый что ни на есть доподлинный, но брачный контракт возобновляется каждые пять лет. Возможно, ближайшее время кто-нибудь придумает еще более остроумный вариант, а пока будем жить по-старинке: либо в браке, либо во грехе, а кто и совсем один.
ЕЛЕНА Ъ-БРАГИНСКАЯ
Подписи к фотографиям:
1. А вот карикатурист Клер Бретехер считает, что любить — это не просто глядеть друг на друга...
2. ...а смотреть вместе в направлении лучшего решения налогового вопроса
3. Актриса Николь Гарсия считает, что главное — любовь, а уж как она оформлена — неважно
4. Законный брак тоже имеет свои преимущества — например, свадебное платье от Армани