Некролог
В Нью-Йорке на 72-м году жизни скончался Вагрич Бахчанян, классик соц-арта, концептуалист, художник-писатель, возможно, самый остроумный человек своего поколения, анекдоты и афоризмы которого вроде "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью" немедленно становились народными.
Вагрич Бахчанян называл себя "художник слова" — и это было совершенно серьезное, как все его шутки, определение. Он придумал синкретическую художественную форму, где слово и изображение сливались в одно целое, а эксперименты со шрифтом превращались в конкретную поэзию. Его коллажи были сделаны по принципу каламбура, а в словесных каламбурах имелись ощутимые чуть ли не на ощупь щели, из которых тянуло холодком вселенского абсурда. Он был поклонником минимализма: чем меньше смысловой сдвиг, тем больше его взрывной потенциал. И плакат, где умильный Ильич с девочкой на руках снабжен подписью "Vladimir Nabokov Lolita", становился образом страны, где счастливо соединились государственный тоталитаризм и общественная инфантильность. Как говорил Александр Генис, "Вагрич работает в жанре Бахчаняна". Одно из характерных произведений этого жанра — надпись "ПРАВ ДАДА" шрифтом названия главной советской газеты указывала на корень, из которого выросло все бахчаняновское искусство: дада и ОБЭРИУ. Его коньком во всем: рисунках, картинах, инсталляциях, перформансах, коллажах, книгах-объектах и литературных опусах трудноопределимых жанров — были дадаистские игры с языком, с речевыми и изобразительными штампами, которыми он жонглировал с хармсовской легкостью.
Вагрич Бахчанян родился в Харькове и еще учеником изостудии познакомился с легендарным харьковским конструктивистом Василием Ермиловым, другом Владимира Татлина, Велимира Хлебникова и Давида Бурлюка. Так что о первом русском авангарде он узнал из первых рук и очень рано ощутил личную причастность к этой ушедшей в глубокое подполье культуре. Жить в эпоху развитого соцреализма с таким ощущением было не слишком уютно, но его спасало чувство юмора и талант попадать в хорошие компании. В Харькове это было тайное литературное общество — Юрий Милославский и Эдуард Савенко, которому именно он придумал псевдоним Лимонов. В Москве, куда он перебрался в середине 1960-х, секта неофициальных художников, собранных Юрием Соболевым вокруг журнала "Знание — сила", и легендарный "Клуб 12 стульев" — отдел юмора "Литературной газеты", на последней полосе которой бахчаняновские коллажи и карикатуры печатались вплоть до его эмиграции в 1974 году. В Нью-Йорке родная — не только в смысле языка, но и в смысле стиля мышления — литературная среда: Александр Генис, Петр Вайль, Сергей Довлатов. Удивительно, что ходившие в этих узких кругах, кругах диссидентских кухонь, квартирных выставок, там- и самиздатов остроты моментально оказывались всенародным достоянием. И сейчас мало кто помнит, что у идеи переименовать город Владимир во Владимир Ильич и афоризмов "Россия — родина слонов и мосек", "Гробовая доска почета" или "Бейлис умер, но дело его живет" был автор.
Каламбур и карикатура проходят в литературно-художественных иерархиях по самому низшему разряду, но в одной отдельно взятой стране, где анекдот мог стоить человеку жизни, они поднимались до уровня экзистенциалистского искусства. Вагрич Бахчанян утверждал, что живет на содержании у формы. Форма была, как правило, чужая, заимствованная — он стал первым, кто внедрил дюшановскую технику реди-мейда в русское визуальное искусство и даже литературу. Таков сборник "Стихи разных лет", подписанный именем Вагрич Бахчанян и включающий в себя избранное из русской поэзии, от "Моськи" до "Левого марша", или "Повесть о том, как поссорились Александр Исаевич и Иван Денисович", где в каноническом гоголевском тексте были лишь изменены имена персонажей. Предтеча многих более удачливых отечественных концептуалистов, он не сделал головокружительной карьеры на Западе: жизнь на содержании у такой формы оказалась не слишком сладкой. Но, судя по прошедшей в Москве год назад выставке "Пикассо СССР", где в соцреалистические полотна вклинивались издевательские модернистские цитаты, сохранял верность заветам Дюшана, умудряясь, как сам шутил, "всеми правдами и неправдами жить не по лжи".