В петербургском издательстве "Пушкинский фонд" вышел сборник Сергея Гандлевского "Праздник". Это вторая книга поэта, который долгое время был больше известен по выступлениям на поэтических вечерах, чем по публикациям. Лишь последние несколько лет подборки его стихотворений стали появляться в журнальной периодике. О новой книге рассказывает поэт ЛЕВ РУБИНШТЕЙН.
Сергею Гандлевскому — сорок два года. Родился в Москве, по образованию филолог. Занимался переводами, в семидесятые наряду с Алексеем Цветковым, Бахытом Кенжеевым и Александром Сапровским входил в группу поэтов "Московское время". В прошлом году дебютировал как прозаик — его повесть "Трепанация черепа", опубликованная в "Знамени", была отмечена читателями и критикой (Ъ рассказывал о ней 18 января прошлого года). За эту повесть Гандлевский был удостоен премии журнала "Знамя" за 1995 год.
Для меня очевидно, что едва ли не единственно живой формой бытования поэтической речи является форма устная, то есть авторское чтение. Здесь автор являет свое авторство (или же его отсутствие) в максимальном объеме — если авторство понимать как письмо в контексте биографии, репутации, имиджа автора, всего того, что составляет его персональный миф. (Широко бытует, впрочем, и противоположная точка зрения: что авторское чтение и вообще авторское "поведение" лишь замутняет картину. Что авторским поведением можно обмануть простодушного читателя, но от автора в конечном счете остаются тексты. Не знаю... Спор тут бессмыслен. По крайней мере в рамках этих заметок.)
Авторское чтение Гандлевского адекватно его письму. Та же удивительная сбалансированность демонстративной величавости и самоиронии, то же безупречное владение интонационной техникой. Та же правильная — не большая и не меньшая, чем надо — дистанция между автором и читателем-слушателем. То есть все то, что обычно называется "верным тоном".
Хорошо заметная рыцарственная поза поэта — уместность которой весьма проблематична и которая в принципе чревата комическим эффектом — в данном случае надежно нейтрализована бесперебойно работающим механизмом саморефлексии. Один из постоянных мотивов лирики Гандлевского — осознание трагикомической нелепости самого факта нахождения стихотворца в нашем "здесь-теперь".
"Стоит одиноко на севере диком// Писатель с обросшею шеей и тиком// Щеки, собирается выть.// Один-одинешенек он на дорогу// Выходит, внимают окраины Богу,// Беседуют звезды; кавычки закрыть".
О цитатности как о родовом признаке современного стихотворчества вообще можно лишь обмолвиться.
Среди сквозных мотивов поэта есть один, быть может, основной, нестилизованный настолько, насколько вообще может быть нестилизована поэтическая речь, с редким тактом сплетенный с мотивами биографическими: "Сначала мать, отец потом".
Возникая в стихотворении, этот мотив — мотив смерти — мобилизует, пожалуй, наивысшие энергетические и пластические ресурсы автора. Здесь безумная, известная многим пишущим, надежда: а вдруг и с этим получится справиться с помощью письма, с помощью разговора.
"Через тысячу лет я проснусь поутру// Я очнусь через тысячу лет, будет тише// Грохот сизой воды. Так иди же, иди же!// Как я спал, как я плакал, я скоро умру!" (1973)
"Нагая женщина тогда встает с постели// И через голову пространный балахон// Наденет медленно, и обойдет без цели// Жилище праздное..." (1994)
"Если жизнь дар и вправду, о смысле не может быть речи. Разговор о Великом Авось". (1991)
Рискну предположить, что именно этот неотвязный мотив и взывает к жизни каждое новое стихотворение в тот момент, когда это наваждение ритмически совпадает с другим — с наваждением речи.
Гандлевский из тех, кто пишет мало. Паузы между стихотворениями — полагаю, мучительные для автора — иногда и по паре лет — не многозначительны, но многозначны. Независимо от воли автора они воспринимаются как факторы конструктивные и потому несут мощный семантический заряд. Каждое стихотворение рождается не раньше, чем предыдущее оставит автора в покое.
Книжка включает 69 стихотворений, написанных за последние двадцать с лишним лет. Принцип расположения стихотворений в книге и деления их на четыре раздела для меня не вполне ясен. Я бы даже отнес это к числу недостатков, если бы чуть меньше сомневался в собственной проницательности. А вот то, почему книга начинается со слов: "Говори. Что ты хочешь сказать", а кончается словами "Разговор о Великом Авось", мне кажется, я понимаю.
Полиграфически книга выглядит вполне пристойно. Опечаток мало. Меня лично чуть-чуть разочаровывает отсутствие издательской аннотации, обожаемого мною жанра. Аннотация начиналась бы примерно так: "В новой книге стихов известного московского поэта Сергея Гандлевского заинтересованный читатель найдет для себя многое: и раздумья о ..." и т.д., а закончилась бы так: "Можно быть уверенным, что 'Праздник' С. Гандлевского станет настоящим праздником для подлинных любителей поэзии". Впрочем, книга хороша и так.
Я не большой любитель прогнозов. Поэтому не знаю, как будет развиваться дальше стихотворческая история Сергея Гандлевского. Тенденция, впрочем, ясна. С каждым новым стихотворением возрастает мера драматизма, свободы и предельно манифестированной готовности ответить за все сказанное. Я не любитель прогнозов. Однако с большой степенью уверенности предположу, что некоторые стихотворения Гандлевского будут кочевать по школьным хрестоматиям, репертуарным сборникам наподобие "Чтеца-декламатора" и по отрывным календарям. Я не знаю, хорошо это или плохо, но это так, и неизвестно, что с этим делать.