В конце декабря 1995 года Государственная дума выдвинула проект закона, освобождающего от налогов фонды, подобные соросовскому, и гранты, такими фондами выделяемые. Принятие закона означало бы возвращение к ситуации 1994 года, когда с научных фондов налоги не взимались (в 1995 году по предложению правительства законодательство было изменено). Проект, однако, был возвращен Советом федерации в думский комитет по науке, культуре и образованию. Объясняя причины вето, функционеры Совета федерации ссылаются на технические погрешности в проекте, функционеры же думские справедливо замечают, что при отсутствии концептуальных возражений детали можно было бы уточнить в ходе обычной согласительной процедуры. Так или иначе, но надежды на появление законодательного акта, которое могло бы подтолкнуть руководство фонда Сороса к пересмотру своего решения о сокращении финансирования программ по фундаментальной науке в России, не оправдались.
О деятельности фонда в прошлые годы и его планах на ближайшее будущее корреспондентам Ъ ВАСИЛИЮ Ъ-ГОЛЫШЕВУ и ПАВЛУ Ъ-КРИЖЕВСКОМУ рассказал АЛЕКСЕЙ БОГДАНОВ, заместитель директора Института физико-химической биологии им. Белозерского по науке, заведующий кафедрой химии природных соединений химического факультета МГУ, академик РАН, член совета соросовской программы "Образование в области точных наук".
Прежде всего следует отметить, что, несмотря на крайне широкий резонанс, который вызвала деятельность фонда Сороса в России, вложения этого фонда в российскую науку составили всего лишь несколько процентов от бюджетных расходов на нее. Однако очевидная (и неоценимая) роль фонда Сороса — чисто инструментальная: он позволил выжить российской фундаментальной науке в годы ломки коммунистической распределительной системы, при переходе к рыночным отношениям. В 1992 году соросовская программа аспирантских стипендий остановила повальный отъезд за границу аспирантов и провал аспирантуры на некоторых естественных факультетах МГУ, предотвратила опасность одряхления (и возможного последующего вымирания) естественной фундаментальной науки. В 1993 году, когда большинство научно-исследовательских институтов перестали выдавать сотрудникам зарплату, Сорос выплатил по 500 долларов практически каждому, кто мог доказать, что он ученый (то есть имел минимальное количество сколько-нибудь значимых научных публикаций).
Еще важнее оказалось другое. Соросу удалось заполнить методологический вакуум, образовавшийся после распада старой системы научного финансирования, при которой деньги платились централизованно — институтам, лабораториям и университетам, а те, в свою очередь, выдавали зарплату ученым и преподавателям. Сорос импортировал в Россию не столько капитал, сколько концепцию: новую модель научного финансирования.
Старая система взаимоотношений в науке, вызревшая в закрытом советском обществе, оказалась нежизнеспособной в обществе либерализующемся. И в более широком — социальном — аспекте деятельность фонда Сороса была по сути попыткой имплантировать в России новую модель научного процесса. Полностью подчиненная власти при коммунизме наука (как и всякая формально закрепленная общественная составляющая) ныне становится своим собственным агентом, подрядчиком, выполняющим заказ клиента-общества на научные исследования.
Технологически особенности новой модели, привнесенной фондом Сороса в российское научное общество, таковы:
— финансирование науки происходит на основе системы грантов;
— деньги выделяются конкретным ученым-грантодержателям;
— деньги выделяются под конкретные научные проекты на конкурсной основе (происходит конкурс проектов);
— рассмотрение проектов, представленных на конкурс, осуществляют независимые экспертные советы, состоящие из признанных авторитетов в данной науке;
— эксперты, как правило, не являются соотечественниками конкурсантов;
— имена экспертов, как правило, конкурсантам неизвестны.
Получив грант, ученый может распоряжаться им достаточно свободно, тратя деньги по собственному усмотрению. Двадцать процентов, как правило, получает институт, где ученый работает.
Многочисленные достоинства такой системы администрирования и финансирования дают основания крайним ее сторонникам говорить о ней как о единственно возможной. Вот только некоторые положительные ее стороны:
— экспертиза в соросовской системе позволяет настолько беспристрастно, насколько это вообще возможно, определить ценность научных проектов;
— появляется возможность более гибкого распределения ресурсов;
— снижается негативное воздействие инерции на научный процесс. Авторитет того или иного ученого практически не оказывает влияния на получение гранта. Грантовский конкурс — это конкурс проектов, а не имен. Поэтому у проекта, выдвинутого на конкурс ученым с большим списком прошлых заслуг, не больше шансов, чем у проекта, автор которого молод и менее известен. В прошлом году были беспрецедентные до того случаи получения аспирантами (правда, уже заканчивавшими аспирантуру) грантов в качестве руководителей проектов.
— в научных учреждениях устанавливается влияние "снизу вверх": то обстоятельство, что институт получает около 20%, вызывает определенную зависимость его администрации от успешных в получении грантов ученых.
Но есть у этой системы и свои недостатки. Например, отсекаются идеи с плохо прогнозируемым результатом (в том числе и потенциально революционные). Эксперты, несущие ответственность перед фондом, предпочитают исследователей со многими публикациями. Это провоцирует ученых на погоню за количеством статей, порой в ущерб качеству.
ВЫНОС (ДОЛЖЕН БЫТЬ ИМЕННО ЗДЕСЬ)
Идеальной системы финансирования научной деятельности благотворителями не существует. Соросовская система грантов является несколько видоизмененной копией отработанной в США, в первую очередь Национальным научным фондом (NSF), а также Национальным фондом здравоохранения (NAH) (этот фонд финансирует не только исследования, приложимые в медицине, но и широкий спектр научных исследований). Система, принятая соросовским фондом, отличается от этих двух прежде всего меньшей бюрократизированностью. Это обстоятельство существенно облегчило задачу российских ученых, для которых написание полной заявки на грант по образцу NSF было бы непосильно тяжелой задачей.
Вообще написание заявки — это целое искусство, освоенное в России именно благодаря Соросу. C одной стороны, нужно написать достаточно, чтобы заинтересовать экспертов, а с другой стороны — не рассказать слишком много.
Руководитель проекта может представлять группу любого размера. Вопрос о структуре группы всегда рассматривается экспертами. Например, часто отдается предпочтение группам, в которых много студентов, молодежи.
Встречаются и персональные гранты — для математиков, физиков-теоретиков.
Промежуточной отчетности нет — в отличие от российского фонда фундаментальных исследований, где отчеты сдаются ежегодно, причем довольно капитальные. У Сороса отчеты очень короткие, один-два абзаца, и только в конце работы. Но такой отчет всегда включает список опубликованных и предполагаемых в будущем публикаций. По соглашению с фондом, в каждой статье по финансированной им работе ученый указывает, что работа поддержана грантом фонда.
Этот отчет нужен фонду, чтобы подытожить свою деятельность. Из него нельзя извлечь важную научную информацию — разве что наукометрическую.
КОНЕЦ ВЫНОСА
Сам Сорос надеялся, что эти системные изменения будут сопровождаться возрастанием ответственности общества перед наукой, которое на учредительном уровне выразится в цепной реакции образования частых, получастных и государственных фондов поддержки науки. Иначе говоря, на то, что снижать обороты фонд будет на фоне увеличения правительственного и независимого финансирования. Сорос рассчитывал на лавину — но был разочарован. Скорее исключением выглядит появление нескольких немецких фондов, фонда Говарда Хьюза, открывшего при NSF небольшую программу поддержки совместных российско-американских проектов, плохая ЕСовская программа (очень много бюрократии и путаницы), поддержка на уровне правительства Москвы программы онкологии.
На геополитическом же уровне мотивы Сороса очевидны. Адепта открытого общества, полуидеалиста Сороса страшит перспектива превращения России в интеллектуальную пустыню с разбросанными там и сям ракетными шахтами. (Характерно, что все программы Сороса были направлены прежде всего на фундаментальную науку. Прикладная наука, представленная высококлассными специалистами, но ассоциируемая прежде всего с ВПК, скорее отпугнула его.) По Соросу, задача сохранения России как сильной и в первую очередь цивилизованной страны равнозначна глобальной задаче сохранения разума на планете.
Что дальше?
Решение о сокращении финансирования российской науки Соросом уже принято и до описанных выше законодательных перемен пересмотрено не будет.
Ближайшие же планы Сороса в России таковы. В деле поддержки гуманитарных наук преемником самой первой соросовской программы, так называемой Культурной инициативы, станет Институт открытого общества. Сохранится программа финансирования поездок российских ученых на международные конференции, в которой начинания Сороса поддерживаются и российскими предпринимателями (а именно фирмой "Логоваз"), программа по коммуникациям (развитие в России сети "Интернет"), а также библиотечная программа.
Кроме того, в 1996 году Соросом будет полностью оплачена программа образования в области точных наук. (Этот фонд уже израсходовал $25 млн.) Возможно увеличение количества студенческих и аспирантских стипендий.
Таким образом, сокращение финансирования произойдет в основном за счет Международного научного фонда (ISF), пик активности которого в России пришелся на 1994-1995 годы; в целом (оценивая грубо) за 4-5 лет было истрачено $120 млн. Трехступенчатая программа финансирования фундаментальных исследований завершилась в декабре 1995 года.
В 1996 году Сорос продолжит поддержку науки в России через недавно образованный Гражданский научно-исследовательский фонд, который потратит на исследовательские гранты $10 млн — сумму, состоящую из равных взносов правительства США и самого Сороса. Кроме того, главное, по мнению филантропа, уже сделано. Сорос продемонстрировал, что альтернативная модель финансирования науки действительно может быть реализована на российском полигоне. Ну и, наконец, Сорос, каким бы миллиардером он ни был, не настолько богат, чтобы в течение длительного времени столь щедро финансировать российскую науку.
Может быть, кстати, Сорос и продолжал бы демонстрировать щедрость, если бы не обидный, по его мнению, порядок налогообложения фонда. Продолжение прежней налоговой политики в отношении фонда может привести к свертыванию всего его аппарата, что окончится как минимум закрытием библиотечной программы и программы поддержки коммуникаций.
Подобное свертывание станет большей потерей, чем это представляется на первый взгляд: через аппарат фонда Сороса могли бы — и собирались — действовать другие, менее масштабные филантропические организации, например, фонд биомедицинских исследований Говарда Хьюза. Ведь гораздо легче использовать уже проверенный и работающий аппарат, чем заводить свой, а на деньги, столь необходимые, когда начинаешь с нуля, финансировать еще одно научное исследование. Тот же Хьюз, вероятнее всего, предпочтет давать российским ученым деньги не здесь, а в США. Тем самым разрушится наметившаяся было тенденция к закреплению научных кадров.
К сожалению, законодательный шаг по направлению к адекватной политике в отношении частных научных фондов в 1995 году сделан не был. Отдавая должное настойчивости и терпению Сороса, следует отметить, что налоговое законодательство цивилизованной страны должно предусматривать как принцип освобождение частных научных фондов от налогов и зачет в налоги денег, жертвуемых на науку.
Мнения:
Вадим Вологодский, студент 5 курса математического колледжа Независимого московского университета:
В течение 1995 года я получил две полугодовые соросовские стипендии. До этого я участвовал в соросовском научном гранте. (Кстати, считаю, что участие в научных грантах под руководством ученых-профессионалов для студентов полезнее, чем получение индивидуальных стипендий.)
Не будь таких возможностей, многим студентам пришлось бы подрабатывать на стороне. Я считаю, что правительству следует всячески поддерживать Сороса.
Джордж Сорос, филантроп:
Я ничего не хочу говорить о врагах открытого общества в России. Я могу сказать одно — мои враги меня устраивали, они были достойны борьбы с ними. С друзьями дело обстоит не так благополучно. Например, в Словакии друзья открытого общества очень слабы. Но своими друзьями в России я всегда был доволен.
Сергей Капица, профессор МФТИ, телеведущий:
В кризисный момент Соросу удалось вернуть уважение к науке.