На протяжении первых лет развития российского бизнеса государство в его глазах выступало в привычной роли пугающей силы, генетический страх перед которой буквально гипнотизировал будущих лидеров национальной экономики. В начале 90-х предприниматели в своих взаимоотношениях с властными структурами исповедовали принцип "только не мешайте". Сегодня ситуация изменилась — крупные финансово-промышленные группы в ходе конкурентной борьбы оказались вынуждены пересмотреть систему своих отношений с властными структурами. Государство становится неизбежным партнером, дружеские объятия которого обязывают, однако взамен гарантируют фавориту высокие прибыли и защиту общих интересов. Межбанковский скандал вокруг залоговых аукционов, ставший экономической сенсацией минувших двух недель, продемонстрировал, насколько эффективной может быть эта защита. Существует ли особая формула успеха, открывающая путь к рычагам власти, госсобственности и государственному протекционизму? Вице-президент банка "Менатеп" ЛЕОНИД НЕВЗЛИН, с которым беседовал на прошедшей неделе корреспондент Ъ (интервью см. на этой странице), отвечает на эти и другие вопросы, приоткрывая занавес над пока еще таинственными механизмами взаимодействия бизнеса и государства.
Бизнес
Что же происходит? Буквально на глазах государство из воплощения абсолютного зла, насилия и неповоротливого бюрократизма превращается в "партнера", с которым вести дела не только необходимо (и неизбежно), но и почетно. К удивлению многих либеральных экономистов, государство в ходе реформ не только не превращается в "ночного сторожа", но последовательно усиливает свою регулирующую роль в экономике. Может быть, для некоторых из них это и будет крушением надежд, но мы имеем дело не с преходящим явлением, а с долгосрочной тенденцией, обусловленной в равной степени экономическими и политическими факторами. Прежде всего следует отметить, что после завершения этапа чековой приватизации становилась все более очевидной неготовность российского бизнеса полностью взять в свои руки судьбу национальной экономики. В случае последовательной либерализации он неизбежно стал бы проигрывать более мощным и более опытным иностранным конкурентам. Что означало бы постепенное закрепление присутствия на внутреннем рынке иностранного капитала и, как следствие, неизбежное усиление его политического влияния.
Здесь-то и совпали интересы государства и частного российского бизнеса. Последний — в первую очередь в лице крупнейших российских компаний и банков — оказался уже достаточно силен, чтобы ясно сформулировать и поставить перед федеральными властями вопрос о необходимости протекционистской политики (прежде всего в области приватизации). Президент и правительство, в свою очередь, более чем доброжелательно рассматривали этот вопрос, поскольку его решение вместо неминуемого ослабления открывало перспективы укрепления государственной власти. Первой ласточкой стал указ президента "О деятельности иностранных банков и совместных банков, образованных с участием нерезидентов на территории Российской Федерации", ограничивавший присутствие на российском финансовом рынке иностранных банков (ноябрь 1993 года), просигналивший о том, что с перестроечным пафосом покончено. И судя по всему, надолго. Ненавязчиво и осторожно, но все более и более настойчиво часть представителей российских финансово-промышленных кругов стала обращать внимание на некие свои патриотические чувства. Выражение "мы родились и умрем в России" стало все более и более популярно среди тех, кто в первую очередь претендовал на государственный протекционизм.
В более жесткой форме социальный заказ этой группы российского бизнеса можно сформулировать так: государство должно защитить ее интересы и дать возможность структурно оформиться до того момента, как двери в экономику страны будут широко распахнуты перед иностранным капиталом. Социальный заказ нынешней политической элиты, вероятно, подробно комментировать смысла нет — он очевиден: абсолютная лояльность со стороны группы "особо уполномоченного бизнеса". Нелояльности к себе государство не простит никому. Нет ничего удивительного в том, что после этого влиятельный представитель российского бизнеса признает государство "выше права". В этой системе координат таковы правила игры.
Государство
Благодаря банковскому конфликту последних дней позиция государства в этой игре окончательно прояснилась — он позволил более точно определить цели, которые государство на данном этапе ставит перед собой, разрабатывая экономическую политику. Становится все более и более очевидно, что сейчас главным для российского правительства является не собственно инвестиционный процесс, как принято думать, а прежде всего институциональное оформление национальной промышленности. Иными словами, создание такой системы управления экономикой, которая бы опиралась как на частный капитал, так и на традиционные государственные институты и была бы способна обеспечить максимально эффективное вхождение страны в систему международных экономических отношений. По форме она представляет собой господство в экономике России крупных и диверсифицированных финансово-промышленных групп, костяк которых представлен инвестиционными банками и предприятиями экспортоэффективных отраслей при сохранении в той или иной форме государственного участия. Реализация подобной модели госкапитализма обоюдовыгодна, поскольку дает государству возможность сохранить пресловутую управляемость народным хозяйством, а финансовому капиталу обеспечивает так ценимую им устойчивость. Отрицательными сторонами такой модели являются кулуарность принятия инвестиционных решений и присущий госкапитализму низкий уровень рыночной конкуренции.
Последняя особенность в наибольшей степени проявилась в ходе залоговых аукционов, вызвавших на себя огонь критики аутсайдеров, оставшихся за бортом уполномоченного сотрудничества с государством. По отношению к иностранным инвесторам правительство поступает в полном соответствии с правилами игры в формируемой модели госкапитализма: участие нерезидентов в залоговых аукционах просто запрещено. Это не формальность, поскольку запрет распространяется на иностранный капитал во всех формах, в том числе и в форме доверительного управления и кредитов. Разумеется, из этого не следует, что подобный запрет распространится на период, который последует после окончательного институционального оформления "новых очагов роста" или "локомотивов национальной экономики". Вот тогда-то и придет время масштабного привлечения иностранных инвестиций, равно как и российских. Окажутся кстати и невостребованные до сих пор займы, предоставленные международными финансовыми организациями (по которым Россия стала уже выплачивать чувствительные штрафы).
Однако этот процесс уже будет проходить под контролем новых капитанов национальной экономики и без каких-либо перспектив для иностранного инвестора овладеть контрольным пакетом акций или организовать недружественное поглощение. В конце концов Россия не является и в обозримом будущем не будет являться членом ЕС и ей не обязательно следовать евроамериканским стандартам законодательства, регулирующего фондовый рынок. В ее распоряжении всегда будет богатый опыт скандинавских стран, для того чтобы, создав все условия для инвестирования из-за рубежа, сохранить сугубо национальный профиль своих корпораций. Ну а до тех пор пока эти корпорации не сформируются, российское правительство сделает все: удавит валютный рынок, обезводит рынок МБК, драконовскими мерами обеспечит неинфляционное финансирование бюджетного дефицита, чтобы, создав жесткий коридор, двинуть по нему к выбранным целям своих уполномоченных представителей в мире бизнеса.
Можно дискутировать о том, стала ли такая система приоритетов продуктом взаимодействия с заинтересованным частным бизнесом или, наоборот, частный бизнес селективно привлекается к сотрудничеству в ее рамках, но на практике акцент на институциональных преобразованиях означает, что государство более или менее определилось с тем, какой оно хочет видеть в будущем экономику страны. При кажущейся невзыскательности подобного вывода для тех, кто многие годы следил за формированием экономического курса, он звучит едва ли не революционно. На самом деле не так уж часто государство действительно отдает себе отчет в том, чего именно оно хочет. А это означает только одно: если государство сформировало представление о целях своей экономической политики, то для их достижения будет использована вся мощь государственного аппарата. И судьба того, кто рискнет встать у него на пути, обычно бывает незавидна. В России отказ быть "партнером" государства обходится слишком дорого — его колеса раздавят любого.
Конфликт
Все сказанное выше дает ключ к пониманию драматичных событий, происшедших в мире бизнеса в 1995 году. Именно этот год стал переломным для национальной экономики, вызвав к жизни невиданный "кризис нормализации", связанный с необходимостью изменения инфляционной модели поведения, отказа от однозначной ориентации на сверхприбыль и повсеместным ужесточением конкуренции. Жестокий кризис, потрясший банковскую систему в этом году, стал демонстрацией того, чем грозит пренебрежение экономической политикой государства: несмотря на прозвучавший еще в начале года после принятия жесткой бюджетной концепции сигнал о смене правил игры в экономике, большинство компаний и банков не внесло изменений во внутрифирменную стратегию и впоследствии пало жертвами собственных ошибок. Те же, кто стоял ближе к государственному кормилу, отнеслись к официальным декларациям гораздо серьезнее. И выиграли. Пусть их представители рекламируют высокий уровень своих аналитических служб. Качество прогноза определялось в их случае не аналитикой, а простым знанием того, что декларации, неоднократно звучавшие и ранее, в этот раз являются не политической трескотней, а программой конкретных действий.
Постараемся теперь заглянуть в ближайшее и чуть более отдаленное будущее и определить, возможен ли в той или иной форме социальный конфликт, связанный с последовательной реализацией формирующейся институциональной структуры российской экономики.
В конфликте, в который был втянут в конце ноября "Менатеп", Россия впервые в своей посткоммунистической истории столкнулась с проблемой, общей для всех без исключения динамично развивающихся стран. Суть ее сводится к тому, что в обществе появляются силы, заинтересованные в существовании четких, явно сформулированных и единых правил игры в национальной экономике. Во всех странах это закономерный процесс, связанный с развитием малого и среднего бизнеса, роль которого устранила угрозу крушения рыночной экономики, предсказанную в свое время исследователями, придерживавшимися левых взглядов. В составивших основу марксистской экономической мысли работах второй половины XIX — начала XX вв. описывался сценарий этого крушения: гибель рыночной конкуренции и рыночной модели перераспределения факторов производства происходила вследствие формирования в экономике финансового капитала (объединяющего банковский и промышленный капитал) и сращивания его с государством. Этот объективный процесс, характерный как раз для периода от наполеоновских войн и до второй мировой войны, впоследствии был фактически уравновешен другой тенденцией.
Превращающийся во все более мощную экономическую и политическую силу, малый и средний бизнес сформировал социальную базу для возрождения принципов равноправной конкуренции и роли государства как "ночного сторожа". Лозунг "правила игры для избранных" стал сосуществовать с лозунгом "правила игры для всех". Последний в конечном итоге и получил закрепление в экономическом законодательстве развитых стран мира.
Естественно, что до сих пор для России была более характерна тенденция, в политизированной форме представленная марксистами. Ситуация остается таковой и сейчас. Процесс формирования собственных промышленных империй такими структурами, как "Менатеп", безусловно, является, специфичным вкладом России в теорию сращивания частного бизнеса с государством. Причем с точки зрения государственных интересов, в том виде как их понимает нынешнее российское правительство, наличие предельно формализованных и детализированных, носящих универсальный характер правил, регламентирующих процесс перераспределения собственности, нежелательно. На данном этапе для государства более эффективно сотрудничество с ограниченным кругом избранных компаний и банков, способных выступить главными субъектами приватизации и обеспечить сохранение относительной экономической стабильности в ходе преобразования форм собственности. Разумеется, этот сценарий предполагает отбор действующих лиц прежде всего по критерию способности обеспечить четкое взаимодействие между миром бизнеса и государственным аппаратом. Без сомнения, в этом у руководителей "Менатепа" и ОНЭКСИМбанка конкурентов в банковской среде практически нет.
Совершенно очевидно, что на данный момент в обществе еще окончательно не сформировались политические силы, интересам которых отвечали бы идеи открытости, прозрачности и универсальности правил игры в национальной экономике. Время этих сил придет позднее, а вместе с ним наступит и эпоха передела сфер влияния и изменения самого механизма взаимоотношений государства и бизнеса. Тогда же, очевидно, по-иному будут расставлены акценты и в истории с нынешним банковским конфликтом. Но до этого момента крупные предприниматели, безошибочно подбирающие ключи практически к любому кабинету власти, будут являть собой наиболее типичный образ российского бизнесмена.