В прошлую субботу в московском Доме ученых на Пречистенке царило непривычное оживление. Наряду с публикой вполне ученого вида здание заполняла толпа, не совсем обычная для академического клуба. Здесь можно было увидеть и генералов внутренних войск, и православных священников, и бизнесменов, выходивших из модных джипов. Правительственные лимузины свидетельствовали о присутствии и высокого начальства. В самом деле, в Дом ученых чуть ли не в полном составе прибыло руководство Республики Северная Осетия-Алания, а также и Южной Осетии. В этот день осетинский народ чествовал здесь своего национального героя, Васо Абайты, а академическое сообщество Москвы — одного из самых уважаемых своих членов, крупнейшего российского лингвиста Василия Ивановича Абаева.
То, что 95-летний юбилей ученого превратился в осетинский национальный праздник, вполне понятно. После Косты Хетагурова, основателя осетинской поэзии, никто не сделал для национальной культуры больше, чем Абаев. Именно под его руководством проводилось издание и изучение главного эпического памятника осетин — Нартовского эпоса. Продолжая исследования, начатые еще в прошлом веке русским иранистом Всеволодом Миллером, Абаев много сделал для выделения в этом эпосе его первоначальной основы, восходящей к предкам осетин — древним сарматам и аланам. Но, пожалуй, еще большее значение для осетинской культуры имеет другой труд Абаева, ставший главным трудом всей его жизни, пятитомный Историко-этимологический словарь осетинского языка (последний том издан в этом году). Этот словарь уникален в мировой науке. Он, как и всякий традиционный этимологический словарь, включает сведения о происхождении и истории слов языка. Но кроме того, словарь содержит многочисленные сведения об обычаях, верованиях, праздниках и других элементах осетинской традиционной культуры, являясь настоящей ее энциклопедией. Подобная энциклопедия неоценима для национального самосознания и способна хотя бы частично спасти от забвения культуру осетинских горцев, которая, как и всякая традиционная культура в нашем веке, неизбежно утрачивается с исчезновением традиционного быта. Словарь Абаева уникален еще и потому, что сочетает две точки зрения, которые редко сходятся вместе. Автор сам принадлежит к осетинской культуре, а потому знает и чувствует ее, вероятно, лучше всех своих современников. Однако этот взгляд изнутри сочетается у него со взглядом объективного и беспристрастного ученого высочайшего класса, который рассматривает осетинский язык и культуру как бы извне, в общем индоевропейском контексте (в словаре использован материал около 190 языков и наречий мира). Благодаря столь редкому сочетанию словарь Абаева стал не только настольной книгой каждого образованного осетина, но и выдающимся явлением в мировой науке. Без него не обходится ни один ученый во всем мире, серьезно занимающийся индоевропейскими, а тем более иранскими языками и культурами. Кроме названных, перу Абаева принадлежит еще около 300 работ по разным областям лингвистики, филологии, фольклористики и истории, очень высоко ценимых коллегами. Достаточно сказать, что на чествовании Абаева в Доме ученых звучали приветствия практически от всех гуманитарных институтов Москвы, а также от петербургских Института востоковедения и университета.
Абаев не только прекрасный ученый. Для своих современников он всегда был образцом личной порядочности, которую в те времена, когда ему пришлось жить и работать, удавалось сохранить немногим. Абаев не был диссидентом, он не боролся с тоталитарным режимом — он его игнорировал. Абаев и советский режим существовали как бы в разных измерениях, мало соприкасавшихся между собой. Он не состоял ни в каких советских организациях — отказался войти даже в профсоюз — и никогда не стремился стать частью какой-нибудь иерархической структуры, включая и иерархию академическую. Как-то Абаев заметил, что ему доставляет большое удовольствие мыль о том, что за всю жизнь он добивался какого-нибудь звания лишь однажды: в 1922 году звания студента Петроградского университета. Все остальные титулы пришли к нему без всякого участия с его стороны. Обе ученых степени, кандидата и доктора наук, были присуждены ему без защиты диссертации — случай уникальный в отечественной науке. Получение этих степеней Абаевым было нужно скорее не ему самому, а академической системе: их отсутствие у выдающегося, по общему признанию, ученого ставило под вопрос принципы, на которых она строилась.
Особо тяжелому испытанию Абаев подвергся в начале 50-х годов. В 1950 году Сталин опубликовал работу "Марксизм и вопросы языкознания", в которой "новое учение о языке" Н. Я. Марра, официально считавшееся до тех пор единственно верным, неожиданно для всех было объявлено вульгарным и антимарксистским. За публикацией последовала "дискуссия о языкознании", затеянная властями для унижения гуманитарной интеллигенции и быстро превратившаяся в ее избиение. Сотрудники гуманитарных институтов, еще вчера превозносившие Марра, наперебой обличали своих коллег в марризме и выступали с покаянными речами. Те, кто не торопился каяться или каялся, по мнению начальства, недостаточно охотно, подвергались гонениям. Абаев, прямой ученик Марра, начинавший работать под его руководством, оказался одним из немногих лингвистов, не отрекшихся в этих условиях от своего учителя и не участвовавших в кампании обличений и самообличений. Нетрудно представить, что ему пришлось тогда выслушать о себе. Приведу лишь одну деталь, которая свидетельствует о том, как Абаев вел себя в тех условиях. В официальной автобиографии (она хранится в архиве Института языкознания), которую от него потребовали в 1950 году, Абаев дважды упоминает Марра как человека, сыгравшего большую роль в его научном развитии. В частности, он сообщает, что был оставлен в аспирантуре именно по предложению Марра. Более того, тогда же он не раз отзывался о лингвистическом труде "корифея всех наук" как о сочинении, все новое в котором ошибочно, а все верное — банально, причем не делал секрета из этого своего мнения. Чудо, что Абаев уцелел тогда. Впрочем, сталинский режим далеко не всегда был логичен: уничтожая тех, кто ему служил, он иногда щадил несломавшихся.
Абаев — ровесник ХХ века. К сожалению, облик этого века, века массовых убийств и невиданных ранее преступлений, определялся людьми совсем другого типа. И если к концу столетия Россия возвращается к идеалам человечности, то во многом мы обязаны этим тем, кто, как Абаев, самим своим существованием свидетельствовал об абсолютной ценности человеческой личности и о том, что связь времен не прервалась.
АСКОЛЬД Ъ-ИВАНЧИК