Из "Краткого курса истории ВКП(б)" известно, что все попытки правобухаринских уклонистов навязать партии дискуссию закончились для представителей правого уклона самым прискорбным образом. Назидательная судьба Бухарина, Рыкова, Розенгольца и других извергов не вразумила шоумена Александра Любимова, и в преддверии выборов он возобновил попытки навязать партиям дискуссию, желая продемонстрировать это назидательное зрелище аудитории ОРТ. Твердость нынешних партийных вождей заслужила бы полное одобрение т. Сталина: посрамив Благоволина, Разбаша, Любимова и других извергов, они предъявили дирекции ролики с загодя записанными проповедями и на том дискуссия о дискуссиях закончилась.
Вероятно, начитавшись m-me Блаватской, Любимов желал представить публике вождей в образе Изиды без покрывала. Сами же изиды, т. е. Явлинский, Руцкой и Боровой решительно воспротивились попыткам сдернуть с них покрывало и таким образом профанировать всю мистерию власти. Ipso facto, Явлинский оказался первооткрывателем новых путей не только в экономике и политике, но и в предвыборной тактике, ибо принципиальный отказ от предметной дискуссии был изобретен именно им. Прочие изиды осознали всю пользу плотной драпировки только сейчас, а известный экономист еще два года назад отказался раскрывать свои планы обустройства России прежде, нежели ему вручат высочайшие полномочия. Хотя Явлинский объяснял такую таинственность желанием уберечь от похищения свою ценную интеллектуальную собственность, вероятно, истинным его мотивом было желание придать избирательной борьбе азарт и увлекательность. Сопровождайся эта борьба предметными дискуссиями, она уподобилась бы игре в покер с открытыми картами, когда всем было бы видно: у этого тройка, у этого стрит, а этого каре. Этим совершенно уничтожалась бы занимательность игры. Радея об интересе избирателей, вожди резонно предпочли классический вариант покера: каждый игрок надувает щеки, как будто у него на руках четыре туза с джокером ("гнули — Бог их прости — от пятидесяти на сто"), а что там у него на самом деле, станет известно в лучшем случае после 17 декабря. Так в ненастные дни занимались они делом.
Сходных воззрений придерживается и народный артист СССР Иосиф Кобзон, объявивший, что "идет на выборы не ради пунктов" (предвыборной программы. — Ъ), а ради символов — певец считает, что его фамилия в первой тройке блока "Мое отечество" есть "символ надежды на духовное возрождение". Духовно возрожденный Кобзон с новой силой опроверг предположения о своих тесных связях с уголовными преступниками, объяснив эти предположения желанием использовать его "звонкую фамилию для очернения еще более звонких фамилий Руцкого, Лужкова и Гусинского".
Когда Кобзон при содействии Руцкого, Лужкова и Гусинского желает возродить Россию в силе духа, остается лишь уточнить, какого именно духа. Вероятно, певец таким образом призывал избирателей вспомнить апостольское поучение: "Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они" (1 Ин 4, 1). Апостол любви вряд ли имел в виду 5-процентный барьер и не предполагал, что вышеназванных столичных духов можно испытывать также и в предвыборном горниле — но, впрочем, у Бога премудростей много.
Тем временем посетители президента РФ испытывают его дух и плоть на крепость посредством различных тестов и остаются чрезвычайно довольными результатами испытаний. Когда президент выразил Лужкову крайнее неудовлетворение качеством уборки улиц от снега, мэр вышел из больничных палат чрезвычайно обрадованным и объявил, что живой интерес президента к коммунальным проблемам свидетельствует о явном улучшении его здоровья.
Мэр, несомненно, прав в том смысле, что человек, напрягающий последние силы в борьбе с костлявой, скорее всего был бы безразличен к коллизиям лужковской снегоборьбы — но в том и талант царедворца, чтобы из полученной им державной выволочки устроить искреннее ликование по поводу чудесного исцеления. Единственная проблема, могущая тут возникнуть — чрезмерно быстрый ход исцеления. Если, прознав о еще каких-нибудь изрядных нестроениях, исцеленный правитель с петровской крутостью проучит оплошавшего вельможу больничным костылем, то лишь в высшей степени лукавый царедворец сумеет, потирая бока после державной ласки, изобразить полученный афронт истинной радостью для всякого верноподданного слуги.
Несколько менее искусным царедворцем явил себя Иван Рыбкин, в доказательство выздоровления президента отметивший: "У меня до сих пор болит рука от его крепкого рукопожатия".
Странен сам по себе намек на то, что деловая встреча председателя Госдумы с президентом в ЦКБ представляла из себя финал "Каменного гостя" — "Ельцин: Дай руку. Рыбкин: Вот она... о, тяжело пожатье каменной его десницы! Оставь меня, пусти — пусти мне руку..." Рыбкинская аллюзия, в рамках которой он представляется Дон Иваном, теперь, накануне выборов, не только удивительна, но даже и совершенно неуместна, ибо вслед за рукопожатием и последней жалобной репликой руководителя левоцентристского избирательного блока: "Я гибну — кончено — о пять процентов!", следует финальная ремарка: "Проваливаются".
Это, конечно, никак не отменяет того отрадного факта, что президент и вправду исполнился бодрости. Отвергнув византийское предостережение вр. и. о. председателя ЦБ Александра Хандруева о том, что в данном ведомстве надо семь раз отмерять, а резать не надо вовсе, президент РФ отверг намеки и экивоки, представив на пост главы ЦБ бывшего и. о. министра финансов Сергея Дубинина.
В данном случае полемика со спаянной командой ЦБ оказалась перенесенной на песенно-поэтический уровень. Президент решил руководствоваться словами песни: "Англичанин-мудрец (давний лондонский житель В. В. Геращенко. — Ъ), чтоб работе помочь, изобрел за машиной (т. Парамонова. — Ъ) машину (т. Хандруев. — Ъ), а наш русский мужик, коль работать невмочь, он затянет etc". Поэтический подход президентской администрации вызвал самый теплый отклик у думского бюджетного комитета — его члены единодушно одобрили кандидатуру нового главы ЦБ, завершив заседание хоровым пением: "Эх, зеленые сами пойдут, сами пойдут, подернем, подернем, да ухнем!"
Несколько менее гладко сложились у Ельцина отношения с американской и коммунистической прессой. Президент объявил: "Вся эта неумная болтовня в СМИ Соединенных Штатов, в коммунистическом рупоре — "Московском комсомольце" в отношении того, что мне требуется операция, это действительно болтовня". Смущенные американцы промолчали, тогда как главный редактор рупора Павел Гусев объявил такую квалификацию свидетельством того, что "президенту действительно надо лечиться".
До сих пор полемика шла о показаниях к операции для лечения соматического заболевания. Гусев обогатил медицинскую дискуссию, предложив Ельцину лечиться от недуга, вызывающего неадекватные высказывания, т. е. явно психического по своей природе. Смелость могла бы показаться чрезмерной, однако главному редактору "МК", в ходе тяжбы с военным министром Грачевым глубоко овладевшему искусством публичных извинений, вряд ли может быть страшен новый извинительный цикл — противно только попервоначалу, а потом человек ко всему привыкает и с него все как с гуся вода.
Однако в ходе последующих извинений и отказов от извинений непреклонный Гусев может справедливо апеллировать к допущенной президентом явной некорректности, заключающейся в объективном вменении. В рамках вопроса "cui prodest?" адекватность квалификации сомнений не вызывает, ибо калить ненависть остервенело и со всем усердием заражать обывателя снедающей комсомольцев ненасытимой злобой значит приводить его в то самое состояние озлобленной растерянности, которое объективно выгодно прежде всего коммунистам. Но поскольку излияние злобы осуществляется не в рамках партийной организации и партийной литературы, а по чистому зову души, субъективное намерение помогать коммунистам у комсомольцев действительно отсутствует. Впрочем, скорее всего Ельцин имел в виду народное присловье "что ты, б.., как коммунист?!", предназначенное не для уточнения партийной принадлежности порицаемого, а для выражение негодования и раздражения по поводу его действий. Удивительно, что газета, так широко использующая ненормативную лексику, не знакома со столь классической инвективой.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ