В Мраморном дворце открыта выставка "Феттинг и немецкий неоэкспрессионизм". На ней представлено около 100 произведений "новых диких" из собрания берлинского коллекционера Мартина Сандерса.
После войны, в 40-50-е годы искусство Германии почти исчезло с культурной карты Европы. Эмиграция раскидала немецких художников по всему миру, разруха и чувство вины распылили их национальное самосознание. Страна долго не могла прийти в себя после тех ужасов, которые натворил в Европе сумрачный германский гений. Титанической фигуре Бойса немецкое искусство было обязано своим возвращением в число ведущих европейских школ и утверждением яркой оригинальности, отличающей германское мышление от другого европейского. Германия позволила себе обратиться к своему излюбленному романтическому размаху, духовному парению и жажде абсолюта. В 60-70-е годы Базелиц, Польке, Пенк, Иммендорф, Люперц, Кифер поражали вагнеровскими амбициями своих полотен как по величине самих произведений, так и по бездонной глубине философского содержания. Беклин и Бекманн, два великих представителя немецкого символизма, вновь стали путеводными звездами немецкого искусства.
В революционные шестидесятые, во время маоистской оголтелости и гедонизма поп-арта, немецкая глубокомысленность была необычайно анахронична. Эйфория научно-технического прогресса, ведшая к растительной простоте хиппи, минимализму, леттризму, ассамбляжу и перформансам, совершенно не оставляла места для традиционной культуры, с которой немцы пытались вступить в диалог, желая возродить свои национальные ценности. Полный тупик семидесятых, когда авангарду надоела революционность и наступило блаженное время эклектизма, оказался необычайно благоприятен для презираемой ранее фигуративной живописи. Базелиц, Люперц, Пенк и Кифер получили титул мэтров современного искусства, их живопись снискала высокие оценки знатоков и высокие цены на Сотби и Кристи. Как раз в это время возникают немецкие "фигуративные" живописцы, получившие название "новых диких" и связанные в первую очередь с Берлином, тогда еще Западным. Они оказались прямыми наследниками Базелица и Люперца, однако в их творчестве есть много черт, отличающих их от старших "фигуративистов". Это прежде всего утрата романтического вагнерианского размаха, столь пленявшего в предыдущем поколении.
Карла Хорста Хедике, Дитера Хакера, Райнера Феттинга, Хельмута Миддендорфа, Саломе и других берлинских художников этой группы обычно принято называть неоэкспрессионистами. Именно так они и представлены на выставке в Русском музее. Их связь с берлинской группой "Мост" и интерес к Кирхнеру, Шмидт-Ротлуффу и Пехштейну очевиден и был замечен критиками сразу же с появлением первых работ "новых диких". В то же время некоторые критики сразу восстали против такого сближения, отметив, что молодые берлинцы отличаются от экспрессионистов при всей внешней похожести хотя бы тем, что не претендуют на глобальную космичность и обязательное зрительское сопереживание, сохраняя в самых своих экстатичных ночных сценах и кошмарах холодную отстраненность.
Вряд ли это справедливо. Восприятие экспрессионизма как зримой эманации души художника, взвалившего на себя всю тяжесть горя мира, несколько поверхностно. Трагическая судьба экспрессионистов, столь тесно переплетенная с несчастьями Германии, повлияла на понимание их творчества как своего рода искусства подполья и концлагерей. На самом деле экспрессионизму не в меньшей степени, чем французскому фовизму, была близка и дорога абсолютная красота. Как и у фовистов, у экспрессионистов выработалась стойкая аллергия на декоративизм модерна и буржуазность импрессионизма, захлестнувших Европу и Америку в начале века.
В утрированности, пряности и оригинальности примитивного народного искусства, в экзотике африканской и полинезийской скульптуры, в простодушии первобытных народов, наложенном на изощренную культуру большого города, они искали какого-то стилистического обновления. Любовь к идиллии совмещалась в их живописи с воспеванием урбанизма, нового Вавилона, наполненного вечно движущейся толпой, потоком машин, раскрашенными блудницами, манящими огнями и глухим одиночеством брандмауэров. Из всего этого экспрессионисты творили новую красоту мира, находящегося на грани сумасшествия. За этот патологический эстетизм их порицал и Эмиль Нольде, стремившийся привить экспрессионизму положительные ценности "почвы и крови", и немецкие дадаисты, упрекавшие экспрессионизм в асоциальности.
Берлинские "новые дикие", в особенности Райнер Феттинг, являющийся главным персонажем на выставке в Русском музее, близки экспрессионизму в своем декларативном эстетизме. Первое же произведение, словно открывающее выставку, — "Сюзанна", с изображением скорчившейся обнаженной женской фигуры на темно-синем фоне, — прямо отсылает к изломанной изысканности Кирхнера. Не боясь никаких упреков, Феттинг наслаждается угловатым шиком голого тела. Другая картина — "Винтовая лестница" — представляет апофеоз садомазохистского эротизма, столь же совершенного в своей изощренности и пустоте, как "Китайская рулетка" Фасбиндера. Необычайно эффектная обнаженная женщина со сломанной ногой в гипсе неуклюже карабкается по крутой узкой лестнице. Мучительная заостренность, плакатная броскость розового, зеленого и черного — все рассчитано на создание продуманного эстетического дискомфорта, треплющего и изматывающего нервы.
Истеричный эротизм обнаженных калек, торсы спортсменов, увиденных сквозь пелену льющегося душа и написанных с бесстыдным сладострастием раскрепостившегося вуайера, юноши, развалившиеся на диванах в позах одалисок, уличные сцены, наполненные желанием анонимного секса, голые красавцы-негры, невольно пристыжающие одряхлевших европейцев, — все это подается Феттингом как мишура, с большой любовью культивируемая. Упоительный трагизм Фредди Меркури, кордебалеты видеоклипов Мадонны, эликсир вечной молодости Майкла Джексона, экзотика рекламы Бенетон, удушающая изысканность уродства Дольче и Габана, перверсия Готье и Логана, порнографический классицизм Мейплторпа, оргии чревоугодия Гринуэя — то, что еще вчера казалось таким разнообразным и пестрым, сегодня образует вполне законченный и цельный образ — вкус восьмидесятых годов. Одним из законодателей его был Райнер Феттинг.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ