"Марш миллиона чернокожих мужчин на Вашингтон", сопровождающийся безобразными сценами и речами, явственно знаменуют собой кризис "политической корректности". Уже широко разрекламированный переход к цивилизации нового — политкорректного — типа, видимо, пока отменяется.
Предпосылкой к возникновению политкорректной цивилизации послужило очередное осознание того, что человеческое общество весьма многообразно. Люди обладают различным цветом кожи, принадлежат к различным этническим и даже антропологическим типам, исповедуют разные веры, обладают различными половыми наклонностями — кто общепринятыми, а кто и сверхъестественными, наконец, разделяются на мужчин и женщин, а равно на взрослых и детей. Эти различия, зачастую отягощенные историей многовековой несправедливости, являются неизбывным источником трений и конфликтов — порой самых ужасных, ибо группы более сильные и многочисленные постоянно впадают в соблазн подавления слабых и малочисленных.
До возникновения политической корректности существовало две традиции разрешения возникающих на этой почве проблем. Было стремление разрешать возникающие противоречия в духе любви и справедливости, что обыкновенно предполагало великодушие и обоюдную добрую волю. Было — и, к сожалению, чаще — стремление избавляться от трудностей людского многообразия по принципу "нет человека — нет проблемы". Но и человеколюбие, и зверство, боровшиеся в людских душах, имели одну точку схождения: осознание того, что многообразие объективно существует и в принципе чревато конфликтами.
Творцы политической корректности пошли третьим путем. Из того, что многообразию имманентно присуща опасная многопревратность, было выведено решение тотально табуировать сам феномен многообразия. Предполагалось, что табу, наложенное на упоминание различий, устранит и самые проблемы, этими различиями порождаемые. Ознаменованные многими несправедливостями взаимоотношения белой и черной общин — еще далеко не старые американцы помнят режим тотальной расовой сегрегации — было решено гармонизировать отрицанием самого факта антропологических и историко-культурных различий между белой и черной расой. Один профессор Корнелльского университета подвергся суровому общественному остракизму за сделанный им вывод о том, что некоторые антропологические особенности негров помогают им хорошо играть в волейбол. Фундаментальной предпосылкой движения за женское равноправие стало отрицание объективно наблюдаемого различия между первичными, а равно вторичными половыми признаками мужчины и женщины. Эмансипация содомитов наложила табу на упоминание того обстоятельства, что содомия не вполне совместима с некоторыми особенностями традиционного брачно-семейного уклада.
Таким образом была выстроена новая, крайне усеченная или, если угодно, дистиллированная модель человека: поскольку всякие особенности или наклонности человеческой личности в принципе могут оказаться удобопревратными, модель их табуировала, оперируя с новым, политически корректным человеком, в силу этой самой корректности лишенным расовых, языковых, возрастных, религиозных и половых признаков.
Подход хотя и диковинный, но довольно логичный. Политическая корректность — очередная из весьма многочисленных попыток преобразить человеческую жизнь на основе алгоритмически формируемых "правил добра" в предположении что абстрактной любви к человечеству и строгого следования рациональным нормам достаточно для преодоления поврежденности мироздания. В намерении преодолеть зло гордыня ума не нуждается в благодатном вмешательстве извне. При наличии самодостаточного закона, т. е. четко прописанного алгоритма благодать есть совершенно излишний и к тому же — как требующий положительной и оттого не ко всему терпимой религиозности — политически некорректный привесок. Чем апеллировать к сомнительному в смысле корректности внешнему источнику любви проще надлежащим образом упростить объект алгоритмического воздействия — т. е. человека.
Результат получается примерно такой же, как и при многочисленных предшествующих попытках такого рода. В части духовного состояния носители политической корректности "все какие-то изломанные, но зато и несчастные такие: нет в них никакой веселости, никакого довольства и благодушия". При взгляде на заокеанских носителей новой цивилизации, "что открыли совесть и добродетель, как Америку какую-то, а при этом потеряли внутреннюю правдивость и всякий здравый смысл" делается как-то нехорошо и скучно. В части же практической все это сильно напоминает рассказ Леонида Андреева "Правила добра", повествующий о черте, который, будучи по понятным причинам лишен благодатного воздействия, все же пожелал творить добро и обратился к попу за алгоритмом, но, несмотря на самую скрупулезную реализацию алгоритмических правил, все время попадал в прискорбное положение дурака, который плакал на свадьбе и плясал на похоронах.
Ведь и взаправду положение дел у носителей политической корректности не лучше, чем у андреевского черта. Судя по "маршу чернокожих мужчин", отчетливо отдающим 60-ми годами с террористическими "Черными пантерами" и бешеным черным исламомарксистом Малькольмом Иксом, получается, что откуда ушли, туда и пришли. Если говорить о сугубо практическом смысле затеи, он заключался в том, чтобы попросту откупиться от проблемы меньшинств посредством подачек как материального, так и духовного свойства. Когда страна богатая, некоторое время это может действовать, однако никто не отменял тот закон, что всякого царства есть только две половины и, заплатив полцарства один раз, а затем другой, в третий раз откупаться уже будет нечем. Между тем еще полбеды в материальном паразитизме многих американских меньшинств, доходящем до того, что в иных цветных семействах уже несколько поколений не работали ни единого дня в своей жизни. Еще хуже паразитизм духовный — китайские ритуалы, придуманные для ублажения меньшинств, порождают ощущение принадлежности к расовому, сексуальному или иному меньшинству как выдающейся заслуги, требующей все новых и новых почестей. В силу конечности наградного фонда в какой-то момент раздача регалий прекращается, а недопоставка очередного Ордена Подвязки вызывает у меньшинств острейшее чувство униженности и оскорбленности.
Миф об Америке, как новой политкорректной цивилизации сильно напоминает другой миф, изложенный английским просветителем Эдуардом Гиббоном в "Истории упадка и разрушения Римской империи". Согласно Гиббону, золотой век Антонинов знаменовал собой полную гармонию политкорректности (отношение к расовым и особенно сексуальным меньшинствам во времена Траяна и Адриана и вправду было выше всякой похвалы), однако явление фанатичных христиан повергло совершенную цивилизацию в глубины варварства. Если брать подкупательный аспект проблемы, то способ гармонизации общества был и вправду неотличим от американского — умиротворение черни посредством необъятных (до поры, до времени) ресурсов Империи. В плане мировоззренческом любовь Гиббона к временам Адриана и нынешняя любовь к политкорректности также имеют один источник — оптимистическую просвещенческую веру в возможность рациональной гармонии.
Однако опасность безумного американского опыта для России может заключаться в том, что made in USA пошлая пародия на превосходные принципы терпимости и человеколюбия может своими, несомненно, отталкивающими свойствами склонить к признанию малосущественными самих этих принципов. Левое сознание берется не из воздуха, а является возмездием за грехи правого сознания — правые, видя прогрессистские безумства, бывают склонны игнорировать вполне основательные поводы, послужившие исходной причиной безумств. В написанной в 1871 году балладе "Поток-богатырь" гр. А. К. Толстой вкладывал в уста политкорректному патриоту слова: "Ты народ, да не тот, Править Русью призван только черный народ, То по старой системе всяк равен, А по новой лишь он полноправен". Политкорректность времен Александра II была бы заклеймена блестяще, если бы не одно мелкое обстоятельство: по действовавшей в 1871 году старой системе "черный народ", т. е. крестьянство находилось во временнообязанном состоянии и, подобно сегодняшним колхозникам, благоденствующим под сенью АПР, было лишено ряда важных имущественных и гражданских прав. Это несколько портит всю иронию.
Но сегодняшняя российская действительность навряд ли много терпимее и человеколюбивее, чем во времена Александра II. Говорить о безумном обожествлении меньшинств было бы уместно и справедливо, если бы российские меньшинства — хотя бы те же "граждане кавказской национальности" — пользовались бы необычайно выгодными льготами и квотами. Реформаторское правительство г. Москвы не в состоянии не то что справедливо и гуманно помочь интеграции кавказцев в российскую жизнь, но даже установить в их отношении какой-то регулярный полицейский режим, вроде существовавшего в штате Алабама где-нибудь в 1925 году, обеспечивающий если не равноправие, то хотя бы предсказуемость правоограничений — предпочитая вместо того татаро-монгольские набеги в духе Едигея или Тохтамыша. Когда жизнь меньшинств в самой столице напоминает жизнь евреев в средневековой Европе, начальник столичного ГУОП ген. Рушайло изображает известного своей любовью к гражданам еврейской национальности Ричарда Львиное Сердце, а столичная общественность искренно сетует по поводу заокеанского разгула политической корректности, это более всего напоминает бегание с огнетушителем во время наводнения.
К политической корректности, представляющей собой обезьянье изображение достойных и благородных принципов человеколюбия, разумнее в наших нынешних обстоятельствах относить примерно как к деньгам: сперва их следует уважать, затем научиться их зарабатывать, а потом уже можно начать их презирать. Когда презирает деньги человек, сам не заработавший ни копейки, он сильно рискует сам оказаться жертвой презрения.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ