Завтра, 15 октября, во франкфуртской церкви Святого Павла в торжественной обстановке должна быть вручена престижная Премия мира Объединения германских издательских домов (ОГИД) известной ориенталистке и переводчице Анне-Марии Шиммель. С мая этого года (когда жюри объявило о своем решении) и по сей день в ФРГ ведутся острые общественно-политические дискуссии о научном творчестве и политических взглядах госпожи Шиммель, которые раскололи общественность страны на два лагеря — непримиримых противников и не менее темпераментных союзников лауреатки. Об общественной значимости дискуссии свидетельствует хотя бы тот факт, что о своем намерении выступить на церемонии с речью объявил федеральный президент Германии Роман Герцог. Как представляется, дискуссии о творчестве Шиммель актуальны и для нашей страны.
Обручена с наукой
Госпожа Шиммель многими воспринимается как яркий пример типично германского ученого. Ее кропотливая исследовательская деятельность лишена внешнего лоска, всю жизнь она совершенствовалась в своей научной дисциплине, не слишком интересуясь сменяющими друг друга модными поветриями в общественной жизни. Анна-Мария Шиммель родилась в 1922 году в древнем красивом городе Эрфурте. Христианские монастыри Эрфурта имели мировую известность благодаря своей величественной архитектуре и созданным в них работам христианских мистических ученых и писателей. Во время войны многие монастыри и храмы Эрфурта были разрушены — во времена ГДР руины в центре города наглядно демонстрировали ужасы войны.
Отец Анны-Марии был почтовым чиновником, а мать происходила из "морской" семьи, для которой, по словам Шиммель, "странствия в большой и далекий мир казались частью домашнего обихода". С раннего детства Анна-Мария пристрастилась к чтению. Ее широко эрудированный отец среди прочего познакомил ее с работами об исламе. На девочку эти книги произвели такое сильное впечатление, что с 15 лет она стала систематически изучать арабский и другие восточные языки. В 16 лет Анна-Мария досрочно с отличием закончила гимназию и поступила в университет, а в 19 лет защитила свою первую диссертацию. В годы второй мировой войны Шиммель работала переводчиком германского МИД.
После войны она получила место преподавателя восточных языков в Марбургском университете. По словам Шиммель, работать в Марбурге ей было трудно. Ориенталистика и уж тем более исламоведение традиционно считались в Германии "делом мужским", о чем Анну-Марию сразу же и предупредила единственная тогда (кроме нее самой) женщина-доцент в Марбурге Луиза Бертольд. Еще более категоричен был один из ординариусов, заявивший: "Видите ли, лошадка, если бы вы были мужчиной, тогда бы вы тут же возглавили у нас кафедру". Циничный ординариус обыграл при этом фамилию Шиммель, так как по-немецки слово Schimmel имеет два значения: "плесень" и "лошадь сивой масти", или просто "сивка".
Ни отношения с коллегами, ни личная жизнь у фрау Шиммель не сложились. "Я вышла замуж за профессию, — формулирует Шиммель свое жизненное кредо (ибо даже профессия в немецком языке мужского рода), — и ученики — это мои дети". Когда в начале 90-х годов скончалась мать Шиммель (ее отец умер намного раньше), ученая стала чувствовать себя, по собственным словам, "немного одиноко".
Нет пророка в своем отечестве
Начиная с 50-х годов Шиммель много и подолгу путешествует. Прежде всего — в Стамбул. "Я познакомилась со Стамбулом через стихи, — пишет Шиммель в книге 'Мой брат Исмаил'. — Впервые попав в этот бесподобный город на двух континентах, я впитывала его воздух, его запахи, его разноязычные песни и забывалась в его мечетях". В Стамбуле Шиммель изучает восточные рукописи, общается с писателями и поэтами, читает на турецком языке лекции об исламской мистике и пишет в турецких журналах работы о Германии, которые она подписывает псевдонимом Чемиле Киратли (по-турецки — "чудесная лошадь"). Слово "лошадка" постепенно превратилось в настоящую кличку Шиммель в научных кругах Германии, каковая самой фрау Шиммель воспринимается с юмором и даже не без удовольствия. В 32 года Шиммель первой из женщин удостаивается чести возглавить кафедру истории религии в университете Анкары, где она пять лет читает лекции на турецком языке. В это же время она вместе с матерью объезжает на своем подержанном и довольно-таки скверном автомобиле (которому она, тем не менее, дает гордое название Дулдул — по имени коня Пророка) достопримечательности Турции. Особенно часто она ездит в город Конию, в котором некогда бурлила мистико-религиозная жизнь эллинов, христиан, несториан, мусульман и который до сих пор остается местом паломничества всех мистиков мира.
В конце 50-х Шиммель возвращается в ФРГ — по ее собственным словам, "к вящей скорби коллег". Она работает в университетах Франкфурта и Бонна. В Бонне она издает арабский журнал "Фикр ва Фан" ("Мысли и искусство"). В 1965 году Шиммель принимает участие в научной конференции в США, после которой ее приглашают на работу в престижный Гарвардский университет, где она возглавляет кафедру индомусульманской культуры. В США ученая из Германии становится экспертом по вопросам арабской каллиграфии знаменитого нью-йоркского Metroplitan Museum. Благодаря высоким гарвардским окладам Шиммель получает возможность ежегодно ездить в Индию и особенно в Пакистан, который становится ее второй родиной. Официальным языком Пакистана урду Шиммель (наряду с арабским и фарси) владела давно, теперь же она (будучи, по выражению ее пакистанских коллег, "гениальным полиглотом") быстро овладевает другими языками и диалектами региона — синдским, панджабским, пуштунским и др. Шиммель переводит много произведений восточных поэтов и писателей на немецкий, турецкий и английский языки. Особенно она любит переводить Икбаля, который считается "духовным родоначальником пакистанского государства" и чтится там как в Германии Гете.
В общей сложности Анна-Мария Шиммель написала свыше 80 увесистых научных трудов — на немецком, арабском, турецком, английском языках. В англосаксонских странах эта проработавшая в Гарварде 25 лет (до самой пенсии) исследовательница и преподавательница давно пользуется очень большим уважением. Свои лекции Шиммель всегда читает без всяких бумаг, ее память великолепна, а ее богатый жизненный опыт награждает слушателей рассказами о разнообразных реальных фактах, шутками и анекдотами. Когда она рассказывает о поэзии, она закрывает глаза и как бы считывает стихи с текста внутри себя. Однажды ее назвали "слепой провидицей". Она считает, что слово "мистика" восходит к греческому корню, означающему "закрывать глаза". Своими любимыми поэтами она называет Рильке, Валери, Целана и гениального переводчика персидских и арабских поэтов Рюккерта. Ну и, конечно же, восточных мистиков Джами, Хафиза, Икбаля и других.
Общественность многих мусульманских стран видит в Шиммель идеал добросовестного, терпеливого и терпимого западного ученого. Сама она хотела бы видеть себя посредником между культурами Запада и Востока. После того как в старинном университетском германском городе Гейдельберге одна из улиц была названа именем Икбаля, Шиммель спросила своих пакистанских коллег, почему бы им не назвать у себя какую-нибудь улицу именем Гете? Когда она в следующий раз приехала в родной город Икбаля Лахор, сын поэта как бы между прочим сводил ее сначала на улицу Гете, а потом и на другую неподалеку — улицу Анны-Марии Шиммель. Если фрау Шиммель приезжает в Пакистан, ей оказываются почести на государственном уровне. Это и неудивительно — одним из ее гарвардских учеников была теперешний премьер-министр Пакистана Беназир Бхутто. Уже сейчас между городами Пакистана идет борьба за право предоставить последний приют Анне-Марии Шиммель. Градоначальники наперебой призывают ее "не обращать внимания на всяких невежд и негодяев дома" и уверяют, что "ее усыпальница станет украшением их городов".
Запад объявил Шиммель фатву
С этим пакистанским благолепием (Пакистан, кстати, означает на урду "чистая страна") поразительным образом контрастируют потоки всяческой брани и просто оскорблений, которые ежедневно изливаются на госпожу Шиммель в недаром гордящейся своим либерализмом и свободомыслием ФРГ. "В сотнях своих книг, докладов, статей сия исследовательница тщится приобщить европейцев к исламу, — бушует, к примеру, в гамбургском журнале Der Spiegel писатель Хенрик Бродер, — однако при этом она ни разу ни словом не обмолвилась о брутальной практике тамошних фундаменталистских режимов. Вместо этого она щебечет в официозных иранских пропагандистских листках о своем отношении к Богу ('То, что Он совершает, есть лучшее для человека'). А если она и усматривает в чем проблему (например, в приниженном положении женщины при фундаментализме), Шиммель не только, говоря о ней, ставит фундаментализм в кавычки, но и даже нейтрализует его: в Саудовской-де Аравии эту проблему якобы стали решать тем, что открыли факультеты для женщин и учредили банки, где все руководители — женщины. Кстати, у Анны-Марии Шиммель не только в избытке ума для решения подобных запутанных проблем, она еще и глубоко уважает все живое — если это, конечно, не автор, который оскорбил чувства набожных мусульман. Сама она не может-де и 'мухи или паука пристукнуть', и не включает телевизор 'из-за отвращения к постоянно показываемым мерзостям', она даже якобы ни разу не смотрела ни одного детектива или триллера. Как умилительно! А то, что она как-то заявила в тесном дружеском кругу, что Рушди 'давно пора грохнуть' и она сама охотно бы этим занялась, — это все пустячки, это все, по словам достопочтимой сударыни, лишь дурная привычка пользоваться в разговорах с друзьями выражениями типа 'замочить', 'заделать' и 'прочей чушью'".
Впрочем, к чести для Der Spiegel, который давно имеет в ФРГ репутацию "бесноватого" журнала, он не менее охотно печатает и интервью с самой Шиммель, и письма в ее защиту. Так, баварский профессор Герхард Беренс в свою очередь обрушился на Хенрика Бродера с пафосом вполне под стать неистовству этого писателя: "Да, в Саудовской Аравии отрубают голову наркоторговцам. А в Сингапуре их вешают, в США приговоренные к смерти годами ожидают электрического стула, в Израиле, который господин Бродер избрал себе второй родиной, людей из организации Хамас расстреливают 'при попытке к бегству', годами гноят в КПЗ без суда и следствия и легально апробируют на арабских заключенных 'ужесточенные методы допроса'. Резервировать слово 'варварство' исключительно для исламского мира, как это угодно делать Бродеру, — величайшее лицемерие и чушь". Так, во всяком случае, считает Беренс.
Свыше 200 известных германских литераторов и ученых (среди них Гюнтер Грасс, Юрген Хабермас, Гюнтер Вальраф и др.) выступили с публичными требованиями отменить премию Шиммель, ибо она, по их мнению, "позорит" предыдущих лауреатов — демократических писателей и государственных деятелей, среди которых были чешский писатель и президент Вацлав Гавел, восточногерманский диссидент Фридрих Шорлеммер и др. Шиммель обвиняют в "амурезах с такими кровавыми диктаторами, как пакистанский Зия уль-Хак и иранский аятолла Хомейни", в связях с "реакционными и шовинистическими течениями Германии", в "сознательной пропаганде идеи доброго диктатора, которая некогда так очаровывала европейских интеллектуалов, певших осанну Гитлеру и Сталину, и каковая без особых проблем пережила как национал-, так и окончательно победивший социализм".
Всего в ОГИД входят 600 фирм, из них около 200 (в основном средние и малые) в той или иной мере высказались против премии Шиммель. Недавно 26 крупных издательских домов и книготорговых фирм ФРГ и Швейцарии (среди них такие известные, как Rowohlt, Fischer, Kiepenheuer & Witsch, Wagenbach и др.) опубликовали "Открытое письмо", в котором объявили о бойкоте Шиммель и требовании к ОГИД немедленно отменить премию. Не менее активны и сторонники Шиммель, которые также организуют инициативные группы и движения в ее поддержку. "Запад объявил Шиммель фатву", — написал в своем письме один из читателей влиятельной консервативной германской газеты Frankfurter Allgemeine, которая сразу же встала на сторону Шиммель и в своих многочисленных материалах поначалу очень сдержанно, а затем все более резко стала отвечать "хулителям госпожи Шиммель".
Что касается самой Шиммель, то она (во всяком случае, до момента сдачи этого номера в печать) отказываться от премии не собирается. Она давно объявила о том, что воспринимает награду как свидетельство интереса общественности не к ней лично, а к восточной мистике и на премиальные DM25 тыс. намерена основать стипендиальный фонд помощи студентам и ученым из мусульманских стран, которые учатся в ФРГ. Аналогичный фонд Анна-Мария Шиммель ранее уже основала в Великобритании. "Больше всего меня во всей этой истории раздражают бесконечные телефонные звонки с одним и тем же тупым вопросом: приняла ли я уже ислам, — говорит Шиммель. — Нет, я остаюсь убежденной лютеранкой и вообще недолюбливаю выкрестов и конвертитов. Знаете, у турок есть поговорка: 'Ни в коем случае не позволяй конвертиту славить Бога — он станет так орать, что минареты рухнут'".
Мистическое море слез
Неистовство как противников, так и сторонников фрау Шиммель объясняется тем, что традиции мистицизма имеют в германской культуре глубокие корни, однако далеко не всегда это приносило добрые плоды. Одним из источников идеологии германского национал-социализма многие писатели и общественные деятели ФРГ до сих пор считают идеи, высказанные средневековыми германскими мистиками, продолженные романтической школой XIX века, а затем развитые в трудах Шопенгауэра, Ницше и даже Фрейда. Их оппоненты указывают на то, что "винить Новалиса, Вагнера или Рильке в преступлениях Гитлера и Гиммлера — то же самое, что обвинять Карла Маркса в создании ГУЛага" (формулировка французского исследователя Мишеля Дюбуа).
Другим аспектом полемики (который нередко лишь подразумевается, ибо прямо укорить в этом саму Шиммель также веских оснований нет) являются традиционно тесные связи Германии с Турцией (которая, как известно, занимала прогерманские позиции в первую и вторую мировые войны), а также с профашистскими балканскими и туркестанскими мусульманами во время второй мировой войны и затем с шахским и исламско-республиканским Ираном.
Именно связи Шиммель с правящими сейчас в ИРИ аятоллами ставятся ей в вину в наибольшей степени. Как известно, после того как англоязычный писатель Салман Рушди опубликовал в 1988 году роман "Сатанинские стихи", покойный ныне основатель ИРИ аятолла Хомейни проклял эту книгу "за богохульство" и наложил на ее автора фатву — религиозный вердикт, обязывающий правоверных мусульман преследовать Рушди до самой его смерти. Выступающие за свободу слова и совести западные страны (прежде всего США и Великобритания) в ультимативной форме требуют от Ирана отменить фатву, Тегеран в не менее жестких выражениях отвечает, что если фатва вынесена, то, по исламским законам, она не может быть отменена.
На этом исключительно напряженном политическом фоне Шиммель заняла позицию, которая многими была воспринята как "скандально-провокационная". В одном из своих интервью она заявила, что хотя и не одобряет и даже осуждает тегеранскую фатву, но в то же время не намерена скрывать своего отрицательного отношения к "Сатанинским стихам" Рушди. По словам Шиммель, она понимает оскорбленные религиозные чувства мусульман и "лично видела на Востоке взрослых мужчин, которые рыдали, когда им рассказывали о содержании этого романа". Кульминацией скандала можно считать момент, когда на Шиммель ополчились уже и востоковеды, которые обвинили ее в том, что "своей болтливостью она лишь вредит науке об исламе". Один из турецких обозревателей так прокомментировал ситуацию: "Это просто море слез. Сначала рыдали восточные люди, теперь зарыдали еще и востоковеды".
ПЕТР Ъ-ГАМЕЛЛИН