Фестиваль кино
В конкурсной программе Московского кинофестиваля показали "Мелодию для шарманки" Киры Муратовой и фильм Николая Досталя "Петя по дороге в Царствие Небесное". Оба фильма рассказывают о жестокости этого мира к слабым, только у Киры Муратовой актуальная социальная сатира упакована в обертку от святочного рассказа, а у Николая Досталя притча о юродивом стилизована под ретро начала 1950-х. "Петя..." поэтому выглядит более безобидным, чем "Мелодия...", автор которой, не сомневается ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА, снова получит свою порцию упреков в человеконенавистничестве.
Так же как название "Петя по дороге в Царствие Небесное" сразу выдает, чем все примерно кончится, так и название "Мелодия для шарманки" как бы предупреждает, что Кира Муратова и тематически, и стилистически снова заведет свою "шарманку", которую большинству более или менее удовлетворенных своей жизнью людей слышать, конечно, неприятно. По остроте муратовского зрения, фиксирующего самые характерные симптомы болезни, поразившей окружающую реальность, "Мелодию..." сравнивают с "Астеническим синдромом", только теперь, 20 лет спустя, речь идет скорее о потребительской истерии, обостряющейся в связи с тем, что "чуткие буржуазные желудки чувствуют надвигающийся катаклизм". Можно считать запрещенным приемом то, что предапокалиптическое пиршество буржуазных желудков показано глазами двух сирот, сводных брата и сестры, сбежавших накануне Рождества из детдома, чтобы найти своих отцов. Кира Муратова действует на грани спекуляции, когда так густо обводит тенями глаза двух никому не нужных малюток, которые никак не могут раздобыть кусок хлеба, то мыкаясь по вокзалу, то волшебным образом оказываясь в казино, то забредая в развратный супермаркет. Но чувствуется, что для режиссера вся эта трогательная литературная андерсеновско-диккенсовская линия с бездомными детишками на фоне всеобщего благополучия — такой же фальшивый всхлип сострадания, такая же фикция любви, как искусственная елочка итальянского производства, которой торгует коробейник в электричке в начале картины, втюхивая в комплекте хвойный дезодорант. "А с запахом мочи у вас нет?" — спрашивает кто-то из пассажиров, и это звучит как своего рода отрезвляющий голос от автора, лишающего Рождество сакрального смысла: для большинства людей это всего лишь время "сказочных распродаж" и дополнительный повод как следует пожрать.
Если после "Мелодии для шарманки" многим становится неловко смотреть друг другу в глаза, то после "Пети по дороге в Царствие Небесное", где тоже в жертву приносится беззащитное и не приспособленное к жизни существо, зритель как раз испытывает просветленное ощущение, что он хороший человек, способный к сопереживанию, особенно приятному, когда оно не требует особых душевных усилий. Добрый "Петя...", в отличие от безжалостной муратовской картины, типичный гуманистический кинематограф. Действие происходит в Кандалакше накануне не менее эпохального, чем рождение Христа, события — смерти Сталина. Заглавный герой, местный дурачок с синдромом Корсакова (выпускник Щукинского училища Егор Павлов), здоровенный лоб, но, по сути, дитя, играет в инспектора ГАИ: останавливает машины, проверяет документы, машет деревянным пистолетом, и все ему милосердно подыгрывают, а когда нормальные, жестокие дети спрашивают: "Чего вы все носитесь с этим идиотом?" — делают им суровое внушение. Кроткий характер и печальная судьба Пети, с которым с самого начала все ясно, заинтересовывают в фильме Николая Досталя меньше, чем побочные сюжетные линии (так, досадным образом обрывается история с полковником МГБ и его блудливой женой-врачихой) или юмористические штрихи: когда, например, артист Черкасов, приехавший в Кандалакшу, чтобы выдвигаться депутатом, сидя в каком-то президиуме, получает записку "В знак нашей любви и благодарности просим принять семгу спецпосола" и ставит на нее резолюцию "Спасибо", после чего вдруг подмигивает Пете самым двусмысленным образом. В "Пете...", как и в "Мелодии для шарманки", ощущается намерение создать картину нравов и быта, и в целом оно выполнено, однако сопоставление двух картин снова подтверждает: хорошее отношение к людям, увы, вредит художнику, замутняя его взгляд слезой сострадания, в то время как кристальная ясность мировосприятия напрямую зависит от степени остервенения автора.