Недавний визит премьера России Виктора Черномырдина и подписание договора о российских военных базах в Грузии можно считать не только важным явлением в постсоветской истории Грузии, но и в карьере ее лидера Эдуарда Шеварднадзе, ныне основного — вчера он официально зарегистрирован — претендента на пост второго всенародного избранного президента страны. Вся эволюция отношений России и Грузии, во многом совпадающая с эволюцией лидеров двух стран, является почти идеальным отражением политических процессов на постсоветском пространстве, отношений Москвы с республиками экс-СССР, формирования новой геополитической реальности.
Распад в обстановке эйфории
Процесс распада Советского Союза отличался прежде всего неподконтрольностью тогдашним властям, ибо был объективно предопределен. Другая характерная черта этого процесса — то, что он стал той картой, которую по-своему пытались разыграть центральная и республиканские элиты. Сам распад СССР во многом и был результатом противоречий между элитами. Собственно, даже центральная элита была не едина, а расколота на две части — "горбачевцы" (и почти до последнего выступавшие в вынужденном альянсе с ними так называемые консерваторы-ортодоксы, разошедшиеся с Горбачевым лишь весной 1991 года, когда распад уже был неостановим) и "ельцинисты". Последние, нуждавшиеся в союзниках в борьбе со злокозненным центром, искали их среди некоммунистических (или откровенно антикоммунистических) республиканских элит, причислявших себя к племени "демократов". Впрочем, Горбачев прибегал к аналогичной тактике, натравливая на российский "центр" (ассоциировавшийся для него с Ельциным) элиты российских автономий. При этом в рядах пестрого племени "союзных демократов" оказались фигуры откровенно националистического толка. Такие, как Ландсбергис в Литве, позже Эльчибей в Азербайджане, Дудаев в Чечне, Мирча Друк в Молдавии, Звиад Гамсахурдиа (всплывший после известного тбилисского побоища). Вообще, "ельцинисты" делали ставку на восходящих лидеров народных фронтов. Какое-то время после августа 1991 года эта тенденция имела остаточное влияние на внешнюю политику России (условно ее можно назвать "доктриной Бурбулиса--Старовойтовой").
Однако после августа дорожки республиканских и московской (уже российской) элит разошлись. У бывших советских республик уже была готова новая внешнеполитическая доктрина, которую можно сформулировать кратко: "от Москвы", с опорой на национализм. У Москвы же никакой целостной внешнеполитической концепции не было, зато слишком долго сказывалось влияние упомянутой "доктрины Бурбулиса--Старовойтовой". Конструктивной концепции не было и у российской оппозиции — она не могла противопоставить Ельцину ничего кроме лозунгов "Назад в СССР!" и "Долой беловежские соглашения!". Это было, мягко говоря, уже неадекватно ситуации. Формирование постсоветской внешней политики России в масштабах экс-СССР (в частности, в масштабах СНГ) явно запаздывало. Был упущен и момент, когда постсоветские государства начали переходить от своего голого "антимосковского национализма" к формированию новых диверсифицированных внешнеполитических связей. На постсоветском пространстве незаметно для Москвы начали формироваться новые региональные центры силы. Так, центральноазиатские лидеры сначала устремили взоры к Турции. Затем узбекский президент Ислам Каримов стал претендовать на роль регионального лидера. Впрочем, как и Нурсултан Назарбаев. Балтия уверенно и быстро вообще вышла из сферы влияния России. Украина скоро начала собственную игру с Западом (несмотря на тесную экономическую привязанность к России). И Запад игру Киева принял. Молдавия воспользовалась тем, что Россия в свое время упустила Приднестровье и ослабила влияние на Кишинев, и кинулась в объятия Румынии.
Закавказье — особый случай. Эльчибей надежд российских демократов не оправдал и стал ориентироваться на Турцию. Не оправдал надежд и Алиев: дававший вначале авансы как политик промосковский, он быстро такие надежды похоронил одной только подписью под каспийским международным нефтяным проектом. Армения — слишком слаба, чтобы вообще на ней можно было делать большую региональную игру (а карабахский конфликт не стал для Москвы тем самым "управляемым региональным конфликтом", который смог бы принести ей ощутимые геополитические дивиденды).
Наследие Георгиевского трактата
А что же Грузия? У нее с Россией — давние исторические связи (Георгиевский трактат 1783 года и прочее). И других союзников у Грузии никогда в регионе не было. Поэтому любой грузинский политик рано или поздно выходил именно на эту сторону отношений с Москвой.
Интеграция с Россией — это ключевой вопрос для оценки Шеварднадзе как политика. И до сих пор не прекращаются споры о его истинной ориентации. Ибо есть как минимум два Шеварднадзе. Один — верный "горбачевец-перестроечник". И шлейф имиджа "разрушителя СССР" довольно долго мешал определенной части российской элиты (прежде всего генералитету) наладить с ним ровные отношения. В Грузии же, напротив, обвиняют Шеварднадзе в попрании национальной идеи, проведении пророссийской политики и деградации независимой государственности. Впрочем, можно трактовать Шеварднадзе и просто как политика, привыкшего к власти. В этом плане он типичный представитель поздней советской элиты, которого политическая целесообразность толкает на радикальную идейную эволюцию. Правда, по сравнению с другими таким же прагматиками (секретарем компартии Украины по идеологии Кравчуком, главой республиканского КГБ Алиевым, первыми секретарями ЦК компартий центральноазиатских республик Каримовым, Назарбаевым и Ниязовым) Шеварднадзе оказался вовлечен в глобальные процессы. Он был главой МИД империи на критическом этапе ее развития. Он был напрямую задействован в процессах кардинальной перестройки мира. А потому обрел вес и популярность в самых элитных международных кругах.
Выступая на XXIV съезде КПСС, Эдуард Шеварднадзе, тогда первый секретарь ЦК компартии Грузии, произнес слова, ставшие, по его же признанию, роковыми: "Солнце для Грузии, и уже давно, восходит с севера". Грузинские националисты этих слов ему не простят никогда. Звиад Гамсахурдиа, ненавидевший Шеварднадзе, вспоминал их при каждом удобном и неудобном случае. Впрочем, в январе 1992 года сам первый президент, уличенный в диктаторстве и профашистских замашках, был свергнут полукриминальной компанией во главе с Джабой Иоселиани и Тенгизом Китовани.
В тоге спасителя
Шеварднадзе прибыл в Грузию в марте 1992 года, когда в стране царила полная анархия, криминальные группы управляли целыми регионами и отраслями экономики. Все было разграблено. Но для Шеварднадзе главным было то, что он вернул себе власть. Все остальное, включая политику, стратегию, тактику, политическую ориентацию, подчинялось этой цели, и если именно исходя из этой внутренней мотивации подойти к решению "задачи с неизвестным Шеварднадзе", она становится простой и разрешимой.
Сегодня многие ставят Шеварднадзе в упрек: почему он не заявил о вступлении Грузии в состав СНГ сразу после прихода к власти, почему демонстративно, пользуясь прежними мидовскими связями, приглашал в Тбилиси то Джеймса Бейкера, то Ганса Дитриха Геншера, нервируя Кремль, еще не привыкший, что бывшие "братские республики" обрели собственный голос на международной арене? Но ведь Шеварднадзе и не мог поступить иначе — в атмосфере антироссийской истерии его заявление о вступлении в СНГ немедленно привело бы к утрате власти. С другой стороны, российский генералитет в то время довольно однозначно ставил в Грузии на сепаратистов (сначала на осетинских, затем на абхазских). Это потом выяснилось, что ставка на сепаратистов в Абхазии может обернуться Чечней в России.
Тогдашний Шеварднадзе для слишком многих в Москве и Закавказском военном округе был "чужаком". Он и сам прекрасно понимал, что вступление Грузии в СНГ не решит ни одной из тяжелейших проблем республики. Как не решило членство в СНГ аналогичных проблем для Молдавии и Таджикистана. А не вступая в СНГ, летом 1992 года, несмотря на яростное сопротивление оппозиции, Шеварднадзе удалось законсервировать конфликт в Южной Осетии, достигнув компромиссного соглашения с Россией. До сих пор этот регион фактически на равных условиях одновременно управляется Россией, Грузией и Осетией. Но настоящая война была еще впереди: она началась с вводом грузинской гвардии в Абхазию в августе 1992-го.
Абхазский след в биографии
Несколько раз Шеварднадзе мог прекратить этот конфликт, приняв одно из предложений России. В первый раз такая возможность появилась после падения Гагры (октябрь 92-го), когда Ельцин предложил Шеварднадзе тот самый план, который рассматривается сегодня, — ввод российский войск как бы для охраны железнодорожной магистрали на всей территории Абхазии от реки Псоу до реки Ингури. Шеварднадзе тогда отверг его, поскольку опасался ответной реакции со стороны тогда еще мощных националистов, которые в любой момент могли перекинуться на сторону Звиада. Более того, чтобы обеспечить себе тыл на этом направлении в случае падения Сухуми, Шеварднадзе пошел ва-банк: 16 марта 1993 года на заседании парламента он заявляет, что происходящее в Абхазии — не что иное как военный конфликт между Россией и Грузией. Абхазские войска бомбили Сухуми, а Шеварднадзе выступал на заседании Совета НАТО. Он апеллировал к Западу, предупреждая об угрозе возрождения имперских амбиций России. Впрочем, как и всякий другой представитель постсоветской элиты, делал он это не потому, что его и впрямь волновала угроза возрождения блокового противостояния в Европе. Просто это было необходимо для достижения совершенно определенных целей. В данном случае — успокоения внутренней оппозиции, с подозрением относившейся к каждой его поездке в Москву и откровенно готовившейся перейти на сторону вооруженных формирований Гамсахурдиа, действовавших на западе Грузии в Менгрелии.
Вторая возможность погасить абхазский конфликт была дана Россией Шеварднадзе 17 сентября 1993 года. После того как абхазы неожиданно возобновили атаки на Сухуми, министр обороны России Павел Грачев предложил Шеварднадзе ввести на территорию Абхазии две российские дивизии и тем самым спасти Сухуми. Шеварднадзе опять отказался. По той же причине Звиад Гамсахурдиа, прилетевший из Грозного, уже находился в Зугдиди и уже был готов объявить, что Шеварднадзе с Грачевым разыграли спектакль, и главарь хунты, как он называл Шеварднадзе, уже "продал Абхазию России". И лишь после того как Абхазия была полностью потеряна, после того как Шеварднадзе (опять-таки с помощью России) удалось уничтожить Звиада (то есть уничтожить самого мощного лидера оппозиции), он наконец позволил себе повернулся лицом к Москве. Иначе говоря, Шеварднадзе был вынужден дать Грузии возможность разбиться вдребезги, чтобы затем, дискредитировав и разгромив национал-радикалов, начать строить с Россией те отношения, которые он на самом деле всегда считал рациональными.
К новому Георгиевскому трактату — через нефтяную трубу
По времени это совпало с началом вызревания в российской внешней политике вполне прагматичных подходов к соседям по ближнему зарубежью. К тому времени, кстати, проблема поиска союзников в Закавказье для Москвы особенно обострилась. Ставка на Алиева показала свою необоснованность — как раз в тот момент, когда стало совершенно очевидно: Закавказье превратилось в важнейший геополитический нервный узел, именно на нем сошлись как нефтяные интересы (в связи с запасами каспийского шельфа), так и проблемы транспортировки энергоносителей (в связи с переориентацией региональных путей транспортировки энергоносителей с России на Турцию). Вопрос транзита через Закавказье становится важнейшей региональной проблемой.
Недавние переговоры Черномырдина в Тбилиси как раз и были посвящены энергетическим проблемам. Речь шла о транзите российского газа через Грузию в Турцию. Во время визита в Тбилиси в конце августа премьер-министра Турции Тансу Чиллер тоже шли переговоры по этой проблеме. Сейчас вопрос о транзите российского газа в принципе согласован. В свое время Грузия получала природный газ из Туркменистана — примерно 600-700 млн куб. м в год. Сейчас уже не получает, так как не смогла выплатить долг Туркменистану (примерно $400-450 млн).
Из трехчасовых переговоров Черномырдина примерно полтора часа вообще были уделены проблеме транзита. В Грузии очень много говорят о так называемом Евроазиатском коридоре, о транспортировке сырья, в том числе природного газа, нефти, хлопка-сырца из Центральной и Средней Азии в Европу. Предполагается, что нефть и хлопок через Каспий будут доставляться в Азербайджан, затем железнодорожным транспортом в черноморские порты Грузии Батуми и Поти и дальше в Европу.
Самый грандиозный проект связан именно с нефтью каспийского шельфа. Он предусматривает, что нефть пройдет по нефтепроводу через Грузию в Турцию и далее на нефтяные терминалы Средиземного моря. На прошедших переговорах Шеварднадзе с Черномырдиным, разумеется, шла речь и об этом проекте. В документе, принятом по итогам переговоров, содержится фраза, что вопрос о транзите будет решен с учетом интересов обеих сторон. По мнению многих грузинских наблюдателей, это значит, что проект будет реализован только в том случае, если с ним будет согласна Россия.
Большего получить невозможно
Еще недавно Шеварднадзе громогласно заявлял, что Россия получит военные базы лишь после того, как будет восстановлена юрисдикция Грузии на всей ее территории, включая Абхазию и Южную Осетию. В парафированном ранее министрами обороны двух стран документе была даже специальная запись аналогичного содержания, и один из лидеров оппозиции — Тамара Чхеидзе —
иронично спросила у главы государства на последнем заседании парламента: а не были ли все эти заявления иллюзией, обманом слуха и зрения? Шеварднадзе ничего не ответил, печально потупив взор.
Политическая элита Грузии прекрасно понимает значимость подписанного документа. Россия получила на территории Грузии все, что только может желать одно государство на территории другого, соседнего, для обеспечения своей безопасности — четыре крупных военных базы: в столице Грузии — Тбилиси, в Ахалкалаки, в черноморском порту Батуми и в абхазском городе Гудаута. Кроме того, Россия получает еще несколько военных объектов в других регионах, ей возвращается вся та военная инфраструктура, которая принадлежала бывшей Советской армии. Она получает возможность контролировать крупнейший порт в Поти. Российская воздушная армия возвращается в Грузию, получая во владение крупнейшие военные аэродромы. Если учесть и то обстоятельство, что российские войска ныне контролируют географическое сердце Грузии — Цхинвали и бассейн реки Ингури — становится ясно, почему Партия национальной независимости Грузии объявила этот документ полной капитуляцией Шеварднадзе. Глава государства заявляет в ответ, что все это он делает во имя Грузии, во имя возвращения потерянных территорий и облегчения судьбы сотен тысяч беженцев. Но его оппоненты задаются вполне резонным вопросом: если целостность и само существование Грузии полностью зависит от стратегического союза с Россией, то почему Шеварднадзе не сказал об этом с самого начала, в 1992 году, для чего ему был нужен этот флирт с Западом, с НАТО, так болезненно воспринятый в Москве?
Споры об ориентации Шеварднадзе беспредметны. Он всегда в первую очередь исходил из интересов сохранения и укрепления собственной власти. Как, впрочем, и каждый из его СНГовских коллег. Другой вопрос, что он, как и его коллеги, укрепляя собственную власть, одновременно работал и на стабильность Грузии в целом. Если что и может удержать сегодня страны СНГ вместе, то только здоровый прагматизм.
ГЕОРГИЙ Ъ-БОВТ, ГЕОРГИЙ Ъ-ДВАЛИ, НАТАЛЬЯ Ъ-КАЛАШНИКОВА