В Москве в издательстве "Международные отношения" вышла книга филолога Сергея Иванова "Византийское юродство". Несмотря на, казалось бы, сугубую специальность труда, уже само название исследования, если толковать его расширительно, вызывает многочисленные и вполне актуальные ассоциации.
Книга не обманывает этих предположений: как и единственная ее предшественница в этом вопросе — монография Дмитрия Лихачева и Александра Панченко "Смех в Древней Руси" — работа написана доступно и не без блеска и может вызвать немало размышлений, далеких от собственно византологии. Особенно если прочесть ее параллельно с еще одной новой книгой — "Беседы о русской культуре" Юрия Лотмана (Санкт-Петербург, "Искусство-СПБ").
Первым делом Иванов оговаривается, что рассматривает юродство не столько как религиозный, сколько как "реальный культурный феномен": "Юродивый — это человек, чье поведение ничем не отличается от поведения сумасшедшего или дебошира, но чей статус в обществе весьма высок". Поведение юродивого диктуется "жаждой всеобщего внимания", для чего он прибегает к симуляции безумия, ведет себя провокационно и агрессивно, причем всегда готов к ответному поношению и наказанию. Автор находит древние примеры подобного поведения у античных киников, у древнееврейских пророков, у мусульманских дервишей, у раннехристианских подвижников — пустынников, анахоретов и столпников. При этом он подчеркивает, что ошибочно называть эти типы поведения "юродством" лишь на основании внешнего сходства. Он, например, полемизирует с исследователями, культивирующими "бахтинский" подход к этому феномену, когда юродивых объявляют ближайшими родственниками карнавальных шутов (ведь во время карнавала нет провокатора и жертвы, "отклоненное поведение" — всеобщая карнавальная норма). И, наконец, формулирует главный вопрос: что же, собственно, есть юродство и какова его культурная функция. Сколь убедителен автор в работе с источниками и самостоятельных наблюдениях, столь смутно его резюме.
Сергей Иванов дает как бы сразу несколько взаимодополняющих ответов. В одном месте он пишет, что "юродство было своего рода прививкой безопасной доли ереси к здоровому телу православия". В другом сочувственно цитирует нашего современника митрополита Ювеналия: "Такой безумный должен исполнять функцию общественной терапии". Наконец итог подводится таким образом: "На наш взгляд, приверженность русской культуры к юродству объясняется присущим ей стремлением к Абсолюту". Это стремление было свойственно и готике, и романтизму, и даже марксизму-ленинизму.
Книга Сергея Иванова ставит много вопросов, рассмотрение которых может пролить свет на самые, казалось бы, далекие друг от друга аспекты современной культуры. Продуктивно в этом смысле отступление, в котором приводятся примеры, согласно определению автора, "светского юродства". Речь идет об экстравагантностях византийского императора Михаила III, попутно вспоминается любовь к провокациям и богохульству Ивана Грозного и Петра Великого. Представляется, что термин "светское" употреблен не очень точно: продуктивнее было бы говорить о "народном" и "культурном" юродстве, по аналогии с тем, как в фольклористике говорят о народных и литературных сказках — причем если в сферу профанации первого попадают прежде всего религиозные нормы, то в сферу второго — ценности общекультурного и религиозного характера.
Скажем, в одном месте автор приводит описание св. Епифанием поведения членов еретической секты мессалиан, распространившийся в Византии в IV веке: "Мужчины с женщинами вместе спят на площадях, поскольку, как они говорят, у них нет имущества на земле... а что же до мерзости распутства, то ее у них хватает". У еретиков такое поведение носило характер ревизии религиозных норм, но точно так вели себя современные хиппи, тоже "стремившиеся к Абсолюту" и к ревизии моральных норм общества. Иначе как юродством с его провокативностью и агрессией не назовешь и более позднее молодежное панк-движение. Часто культурный эпатаж в повседневной речи мы и называем "юродством".
Откроем другую книгу — "Беседы о русской культуре" Юрия Лотмана. Она достойна отдельного разговора, но обратимся лишь к главе, где речь идет о "дендизме" в среде русских дворян прошлого века. Лотман цитирует "Мою исповедь" Карамзина: "Я наделал много шуму в своем путешествии — тем, что прыгая в контрдансах с важными дамами немецких Княжеских Дворов, нарочно ронял их на землю самым неблагопристойным образом, а более всего тем, что с добрыми Католиками целуя туфель Папы, укусил ему ногу, и заставил бедного старика закричать изо всей силы". Через двадцать лет после "Исповеди" в определенных дворянских кругах России было принято дружеской попойке придавать вид "травестийной литургии или пародийным заседаниям масонской ложи".
В нашем веке "культурное юродство" было в высшей степени свойственно представителям авангарда. Дадаисты, футуристы, сюрреалисты всячески оскверняли традиционную литургию в буржуазном "Храме Искусств" (ибо в секуляризованных государствах именно искусство стало своего рода культом). Сальвадор Дали был мастером "юродского поведения", профанируя "прекрасное", "гуманное", "либеральное", а заодно и испанский католицизм. На "юродском поведении" зиждилась и практика перфомансов театра "прово", сценический образ французского шансонье Сержа Гинзбурга, элементы "юродской провокации" нынче можно найти в комиксах, мультфильмах, даже в рекламе. В России юродство тоже было взято на вооружение в художественной практике авангарда — достаточно вспомнить Маяковского в желтой кофте. В наши дни нескольким московским художникам-концептуалистам в высшей степени присуща "юродская практика" — в многочисленных акциях перемешаны эксгибиционизм, провокация, агрессия, трансвестия и профанация традиционно "артистического" поведения.
Книга Сергея Иванова академична, автор удерживается от слишком вольных допущений. Но из его осторожных замечаний "в сторону" легко заключить, что многие аспекты "культурного юродства" ему, безусловно, видны. Широкого культурологического исследования феномена юродства в "Византийском юродстве" не сделано, что, впрочем, и не входило в задачи книги. Но читая ее, можно нащупать некий универсальный подход ко многим "пограничным" явлениям культуры, бывшим в разных временах и в весьма отдаленных друг от друга странах.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ