Вчерашние консультации членов российской делегации на чеченских переговорах с Борисом Ельциным и Виктором Черномырдиным так и не переубедили скептиков, полагающих, что сегодня стороны ничуть не ближе к результату, чем в начале диалога. Российские представители продолжают ритуально твердить об успехе, который буквально за углом. Однако при этом крайне трудно отделаться от впечатления, что логику и само содержание переговоров уже давно диктуют дудаевцы и что главная проблема, которую решает московская делегация, — это как ретироваться из вроде бы покоренной Чечни, не теряя лица.
Существуют два объяснения того, почему переговоры все-таки начались. Большинство журналистов, а также далекие от власти политики полагают, что если бы не июньский теракт Шамиля Басаева, Москва ни за что не пошла бы на мирный диалог, предпочтя добить Дудаева. Представители же официальных властей неизменно заявляют, что руководство России давно подспудно готовилось к переговорам и даже первым протянуло чеченцам "руку дружбы". Впрочем, наиболее вероятным представляется синтез двух версий. Провал силового варианта решения чеченского вопроса представителям самых верхов стал очевидным к маю. Хотя многие другие — пониже рангом — указывали на его обреченность гораздо раньше. С одной стороны, дудаевские формирования начали растекаться по Чечне, переходя к партизанской тактике, противостоять которой нынешняя российская армия не в состоянии. С другой — применение военными "солдатосберегающей" тактики борьбы с партизанами (активное использование авиации и артиллерии) настроило против Москвы большинство мирного населения, включая тех, кто ранее относился к Дудаеву без симпатий. В результате федеральные власти оказались перед традиционным для российской истории выбором из двух зол: либо продолжать насыщать Чечню войсками, посадив по солдату у каждого куста и неся при этом все новые потери, либо сделать вид, что необходимый результат уже достигнут. Но в последнем случае надо проводить выборы, на которых пророссийским силам ничего не светит и на которых победят сторонники независимости. Это все прекрасно понимают.
В этой ситуации согласие на переговоры с дудаевцами, которые тем самым были легитимизированы, Москва сочла единственно возможным и спасительным для себя шагом. Во-первых, перевод конфликта в дипломатическое русло позволял Москве сделать хорошую мину при плохой игре, пролив бальзам на раны как российских демократов, так и Запада. Примечательно, что именно в разгар переговоров было наконец подписано временное соглашение о партнерстве с ЕС, замороженное как раз из-за Чечни. Во-вторых, переговоры можно продолжать месяцами, сохраняя видимость упорного стремления к миру, но и оттягивая решение самого болезненного для Москвы вопроса — о выборах и независимости Чечни. И даже если сами члены российской делегации будут искренне желать скорейшего заключения договоренностей, переговоры это вряд ли ускорит. Все понимают, что идет игра в слова: Москва настаивает на чисто словесном определении статуса Чечни как чего угодно, но непременно в составе России. При этом понимая, что de facto это уже ничего не изменит — реальной управляемости этим "нечто" из Москвы все равно не возникнет еще долго. Уже сегодня, после всех бомбежек и боев, территория республики фактические не контролируется федеральными войсками. Дудаевцы это тоже понимают, а потому позволяют себе вести переговоры с Москвой с позиции сильного и уверенного в себе партнера. Они не хотят уступать даже на словах и стоят за независимость. Но переговоры тоже нужны дудаевцам: они имеют передышку для восстановления сил. По этой же причине именно российские военные стали наиболее ярыми противниками перемирия.
Самое же парадоксальное в сложившейся ситуации заключается в том, что перед Москвой может вскоре встать еще одна проблема: не только как уйти из Чечни, сохранив лицо, но и как уйти таким же образом с зашедших в тупик переговоров.
ДМИТРИЙ Ъ-КАМЫШЕВ, ГЕОРГИЙ Ъ-БОВТ