В Петербурге вышла книга молодого ученого Вадима Линецкого "Анти-Бахтин — лучшая книга о Владимире Набокове". По мнению ВЯЧЕСЛАВА КУРИЦЫНА, это — не только любопытное исследование, но и одна из очень немногих попыток придумывать современный русский философический язык.
Сегодня мы наблюдаем настоящий взрыв интереса к наследию Бахтина. Бум со всеми положенными ему атрибутами — враждой между научными школами и грандиозным разбросом оценок: одни рассматривают Бахтина как православного философа, другие называют его провозвестником постмодернизма, третьи (в том числе Сергей Аверинцев и Михаил Рыклин) подчеркивают, напротив, тоталитарные аспекты его письма.
Бахтин — первый и пока единственный русский философ, активно и плодотворно воспринятый именно в таком качестве мировым гуманитарным сообществом (мыслители серебряного века не могли оказаться в этой роли в силу слишком акцентированной "национальной специфики"). Во-первых, потому, что некоторые категории его философии не только удачно корреспондировали с современными им зарубежными культурами, но и получили реальное развитие в гуманитарной мысли (специально оговаривать отношение своих текстов к текстам Бахтина были вынуждены такие звезды философии, как Мишель Фуко и Жак Деррида). Во-вторых, потому что сам язык философских произведений Бахтина (по выражению одного из известных советских ученых — "вопиюще неточный") оказался неожиданно плодотворным для обсуждения философских проблем новейшего времени с его подозрительностью к строгости категориального аппарата и к застывшим, неподвижным смыслам. Фирменные категории Бахтина — карнавал, полифония, хронотоп, диалог — интерпретируются в сотне работ. Бахтинистика на Западе — это настоящая индустрия с многочисленными институтами, изданиями, симпозиумами и конференциями. Постепенно что-то похожее начинается и у нас.
К сожалению, до сих пор нет авторитетного, более или менее полного издания Бахтина. Только чуть больше года назад издательство "Лабиринт" выпустило "девтероканонические" тексты Бахтина: в трех книжечках серии "Бахтин под маской" появились работы, предположительно сочиненные Бахтиным, но подписанные именами его друзей. В. Н. Волошинов, "Фрейдизм", П. Н. Медведев, "Формальный метод в литературоведении", В. Н. Волошинов, "Марксизм и философия языка". По мнению исследователей, эти работы интересны не только как некие концептуальные высказывания о марксизме или фрейдизме, но и как своего рода философский хэппенинг: отстаивающий полифонию в теории, Бахтин превращался в персонаж своего любомудрия, на практике говорил "чужими" голосами, выражал точки зрения, не всегда совпадавшие с его собственной (если о последней в таком контексте можно вообще говорить).
Недавно киевским издательством NEXT начата серия прилично изданных и одинаково оформленных томиков Бахтина, негласно претендующая быть чем-то вроде первого приближения к собранию сочинений. До академического издания Бахтина нам, по-видимому, еще далеко, но количество бахтинских исследований увеличивается с каждым днем. Если углубляться в проблемы, возникающие при изучении Бахтина, нельзя не сказать об одном важном противоречии: среднеакадемический научный язык мало приспособлен для описания такого философского проекта. "Развивать" категории Бахтина невозможно: он сам любил доводить какую-нибудь идею не до абсурда, а до некоего естественного предела, за которым эта идея перестает быть философией и превращается в жизнь, в искусство или, например, в пустое место. В этом смысле очень любопытна вышедшая в Петербурге книга молодого исследователя Вадима Линецкого с гордым названием "Анти-Бахтин — лучшая книга о Владимире Набокове". Вооружившись арсеналом французского постструктурализма, Линецкий утверждает, что диалогические и полифонические построения Бахтина на деле тоталитарны. Автор пользуется при этом достаточно грубой, "варварской" логикой, многие его тезисы легко отвергнуть как совершенно некорректные, многие его высказывания легко осмеять (что уже имело место в нашей печати), но важно другое: в ходе этой пусть и несправедливой критики (а о справедливости в отношении гуманитарного знания говорить вообще затруднительно) Линецкий строит свою — не очень внятную, но явно любопытную — систему. То, что в поисках философского языка, адекватного времени, могут быть "обижены" какие-то достойные дискурсы и оскорблены чьи-то представления о текстостроительстве, это совершенно нормально: во всяком случае, книга Линецкого — одна из очень немногих попыток придумывать современный русский философический язык. В конце концов, это может быть и более благородно по отношению к Бахтину: тени философа, наверное, важнее не то, что вокруг нее устраивают ритуальные пляски, а то, что, "отрицая" ее, новые люди пишут новые тексты.