В женевском музее Rath завершилась выставка Alexej von Jawlensky, 1864-1941. По сравнению с германской выставкой прошлого года, это самая полная ретроспектива русского художника Алексея Явленского, принадлежащего истории искусства Германии, Франции и Швейцарии.
Алексей Явленский, известный миру как Alexej von Jawlensky, родился в России, умер в Германии. Он не принадлежал к эмигрантам, бежавшим от революции. Россия готовила ему военную карьеру, он искал карьеры художественной. Сын полковника царской армии, Явленский увлекался живописью с 16 лет, но в 18 лет был отдан в военную школу. Окончив ее в 1895 в чине лейтенанта, он получил назначение в Санкт-Петербург и смог, наконец, посещать вечерние курсы в Академии художеств.
Поэтому отъезд в 1896 в Мюнхен был поиском художественной свободы. Эту свободу Явленский обрел в полной мере. Довоенная Европа была открыта. Он знакомится с берлинским Сецессионом, в 1905 Дягилев помогает ему выставиться на Salon d`Automne в Париже, в 1907 Явленский работал во Франции в мастерской Матисса, в 1909 — вместе с Кандинским стал одним из создателей Новой академии художников Мюнхена (Neue-Kunstler Vereingung Munchen). Эти годы рождения интернационального искусства со столицей в Париже, русскими, германскими, итальянскими колониями, были, вероятно, самыми счастливыми в его работе. 1914 год заставил художника укрыться в нейтральной Швейцарии.
В Германию он вернулся после войны. С 1929 прогрессирующий артрит постепенно лишал его возможности работать. Даже кисть ему приходилось держать двумя руками. Он по-прежнему имел почитателей, и меценатка Ханна Беккер фон Рат организовала, чтобы ему помочь, Ассоциацию Явленского.
Он перестал писать с натуры и перешел к своей медитативной живописи: Мистическим головам, Абстрактным головам. Но Германия все более становилась не самым благоприятным полем для художественных медитаций.
В 1933 нацисты запретили выставку Явленского. Художник попал в черные списки, за происхождение, космополитизм и склонность к метафизике. Последний раз в фашистской Германии его конфискованные работы были показаны на знаменитой выставке "Дегенеративное искусство". Но Явленский не мог бы их увидеть, даже если бы захотел. В 1937 году году он уже не мог покинуть дом. Шок и болезнь привели его год спустя к полному параличу, но художник упрямо прожил до 70 лет. Он умер 15 марта 1941 года и был похоронен на православном кладбище в Висбадене.
Музей Rath выстроил экспозицию, как и положено, монографически, показав все периоды творчества, все жанры, в которых Явленский работал, подробно представив не только его художественную, но и личную биографию. Здесь были показаны портреты тех, с кем он был более всего близок. Это три человека. Художница Марианна Владимировна Веревкина, также ставшая в Германии, разумеется Marianne von Werefkin — с ней он познакомился в классе Ильи Репина. Елена Незнакомова — вместе с ней он уехал из России. Явленский в 1921 расстался с Марианной и в 1925 женился на Елене. Замечателен также портрет Александра Сахарова ("ядовито-болезненный, испорченный, извращенный, женственный", — таким запомнил его Терновец), танцовщика балета, которого Явленский встретил в 1908.
Его счастливое умение увлекаться одновременно многими и многим как нельзя лучше раскрывается на художественной выставке. Явленский был образцовым "живописцем", в смысле своей восприимчивости и открытости влияниям. Его художественные романы и измены на удивление очевидны, он влюбляется в манеру того или иного мастера и работает "вместе с ним" до полного разочарования. В своих пейзажах он — Ван Гог (Dort in Bayern, 1907), в своих натюрмортах то Матисс (Stilleben mit gelber Decke, 1910), то Сезанн (Stilleben mit Fruchten, Krug und roter Decke, 1911). Портрет женщины из Туркестана (Frau aus Turkestan, 1912) напомнит Якулова. Вообще прогулка по залам музея Rath похожа на экскурсию по истории авангардной живописи первой половины XX века. Для желавшего блеснуть своей наблюдательностью зрителя выставка давала исключительные возможности: по биографическим данным можно было проверять то, что и так заметно было в картинах и рисунках. По графике можно было судить о знакомстве с Архипенко. По ранним портретам — о встречах с Ван Донгеном.
Всякий раз, когда Явленский занимался живописью, он неизбежно попадал под чье-нибудь влияние. Но до того, как он брал в руки кисть, он был вполне самостоятелен — об этом свидетельствуют великолепные подготовительные наброски карандашом и пером, где цвета определены только надписями.
Возможно, чувствуя это, Явленский честно пытался найти свое, а не следовать по проложенному другими пути добротной, декоративной, цветной живописи. В Абстрактных головах (Abstrakte Kopfe) и Мистических головах (Mystische Kopfe) он искал некую формулу лица, его сложение из простых линий и почти открытых цветов, нечто сходное с построением лица на византийской и русской иконе. Но попытки создать собственные теории не были слишком успешны, более того, в этом он также следовал моде на художников-теоретиков. Серия "Медитаций" напомнит Малевича и в этом смысле Grosse Meditation не отличается от просто Meditation.
С годами менялся не только его облик, не только манера письма, но и его отношение к себе и к искусству. На автопортретах начала века он широк и крепок, а глаза его, как и полагается художнику, смотрят на зрителя взыскующе. Последний его автопортрет: маленький карандашный набросок на выцветшей темной бумаге — страшен. Очкастая жаба выглядывает из овала маленького зеркальца. Если только не приписать эту метаморфозу влиянию его многолетнего знакомца Георга Гросса.
АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ