Выставка живопись
В Русском музее открылась выставка "Невидимое" Вигго Валленщельда, признанного в Финляндии "молодым художником 2005 года". МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ попал под скромное обаяние меланхоличного финского сюрреализма.
В наши дни "просто" живописец, сохранивший дух европейского модернизма, а не играющий его "буквами", да еще и сочинивший собственную, словно увиденную во сне "невидимую" другим вселенную,— сам по себе редкая птица. А картины Вигго Валленщельда, специализирующегося в жанре очень странных ню, помимо всего прочего еще и весьма забавны, хотя в пересказе их сюжеты могут показаться кошмарным сном.
"Даная" с первичными женскими и вторичными мужскими половыми признаками. Безрукая ню в кресле. Благообразная "Княжеская семья": бородатый папа в мундире, бородатая мама, только дочка без бороды. Столь же пышнобородая "Принцесса". "Мечта" — в кресле сладострастно раскрылась нимфетка с пенисом. Юноша, нежно и жадно впившейся в губы девушки, чья голова покоится на металлическом торсе. Даже если гендерная принадлежность той или иной модели Валленщельда не вызывает сомнений, картину все равно рассматриваешь как под микроскопом, чуя подвох, не веря, что подвоха нет.
Между тем попытки интерпретировать эту живопись в психоаналитическом, либо феминистическом, либо сексистском ключе обречены на провал. Разве что "Наша учительница", обнажившая грудь в классе, дает повод для спекуляций на тему подростковой сексуальности. Но нет здесь высоколобого подтекста. На холстах разыгрывается не драма перемены сексуальных ролей, а своего рода карнавал. В двуполых или наполовину механических созданиях не таится никакой угрозы, нет никакой противоестественности. Пол по большому счету не важен. Эти создания словно находятся в процессе творения: тот, кто их создает, еще не определился, мужчина или женщина у него получится, то прибавляет дамам бороды, то отрывает руки, отчего обнаженная становится отнюдь не уродом, а чем-то вроде живой античной статуи.
Этого эффекта Валленщельд добивается исключительно живописными средствами. Его существа живут своей упорядоченной жизнью в очень уютном, прозрачном, омытом северным светом пространстве, в пустоватых скандинавских интерьерах. Прелесть "Княжеской семьи" как раз в том, что бородачи расположились на холсте как модели традиционных светских и буржуазных портретов. И это лишь одна из отсылок к европейской традиции, которых в живописи Валленщельда много, но не настолько, чтобы обвинять его в постмодернистском цитировании.
Самые ранние из его картин, представленных в Мраморном дворце, хранят память о насыщенной живописности Пьера Боннара и Эдуарда Вюйара, художников из группы "Наби", у которых даже воздух, кажется, имеет свой цвет. Затем появляются более графичные работы, явственно отсылающие к творчеству Бальтюса (1908-2001), но лишенные душноватого эротизма его "Лолит". Ню Бальтюса жаждут и ждут секса, ню Валленщельда вполне невинны. Мифологическая загадочность живых бюстов вызывает ассоциации с великим бельгийским сюрреалистом Рене Магриттом. Вообще если давать художнику какой-то ярлык, то его, конечно, следует назвать сюрреалистом, столь же дурашливо сексуальным, как его предшественники. И невольно кажется, что он мог бы, как поэт Робер Деснос, заваливаясь спать, вешать на дверь записку: "Не мешать, художник работает".