"Не место этому президенту в Южной Осетии"

Герой войны в Южной Осетии, бывший секретарь совбеза республики АНАТОЛИЙ БАРАНКЕВИЧ рассказал спецкору "Ъ" ОЛЬГЕ Ъ-АЛЛЕНОВОЙ о причинах своего увольнения, конфликте с президентом Кокойты, а также о кадровой и экономической политике Цхинвала.

— Вы уже не работаете в Минрегионразвития?

— Да, я уже не чиновник. Поэтому могу говорить на любые темы.

— Про ваш конфликт с президентом Кокойты правда?

— Правда. Я приехал в Южную Осетию в 2004-м, начал формировать минобороны. А в 2006-м президент перестал меня подпускать к военной составляющей. Я стал секретарем совбеза.

— Почему?

— Мне объяснили, что я слишком популярный стал. Во время войны эти противоречия углубились. С 1 августа начала накаляться обстановка на границе, появились первые жертвы. Премьер Юрий Морозов решил эвакуировать людей, а президент нам говорил: что вы в панику впадаете? 7 августа по Хатагурово был открыт артиллерийский огонь, потом пошли доклады, что надвигается техника, разворачиваются артиллерийские батареи, системы "Град", на подступах Цхинвала танковые колонны... Когда на совещании спросили мое мнение, я сказал, что будет война.

В 23.36, как сейчас помню, прилетел первый снаряд — и началось. Прибыл я на командный пункт, он в правительственном здании в подвале находился. Там президент, Морозов, все силовики. Я попросил президента отправить Морозова в Джаву — вдруг что случится, кто будет руководить республикой? Кроме того, должен быть запасной командный пункт. Он подумал и согласился. А через час после отъезда Морозова президент сам снял всю госохрану и убыл в Джаву. Остались глава МВД, председатель КГБ, министр обороны и я.

— Почему же остальные не уехали?

— Решили остаться. Ближе к утру правительственное здание уже все горело. Среди ребят, которые остались со мной, начался ропот: мол, давайте уходить. Я говорю: как только связь с Москвой исчезнет, тогда уйдем. В конце концов, полностью оборвалась связь. Перед этим я заскочил в кабинет президента, увидел там телефон. Нажал — коммутатор отвечает. Я кричу: "Соедините меня с президентом России". Они мне: "Вы кто?" Я объясняю. Ждите на линии, говорят. Минут пятнадцать прождал, потом говорят: "Он занят, подождите". Я говорю: "Соединяйте с любым другим руководителем". Они мне предлагают председателя Совбеза. Давайте, кричу. И вот Патрушев берет трубку. Я начинаю докладывать обстановку, в это время пропадает и этот канал. Там оставаться бессмысленно уже было.

Решили двинуться к штабу миротворцев. Уже слышен был рев двигателей грузинских танков с привокзальной площади... Я решил прикрыть подходы к миротворческому городку. Начали мы занимать дома рядом со штабом, ближайшие перекрестки блокировать. Ну, и тут выезжают эти два танка. У меня гранатомет был и две гранаты к нему.

— Говорят, вы прямо вышли на дорогу перед танком.

— Да. Выстрелил и попал. Смотрю, и второй танк горит. Из третьего танка экипаж выскочил, с ним ребята мои разобрались. И тут появилась авиация российская. Боевой дух у всех поднялся.

8 августа мы полностью очистили город. Под типографией организовали новый командный пункт. Там наш председатель парламента Знаур Николаевич Гассиев, с женой. Я ему говорю: "Есть возможность вас эвакуировать в Джаву". На что он мне отвечает: "Я уже старик, мне 84 года. Я военных академий не заканчивал, толку от меня как от бойца тоже мало, но ребята будут знать, что я здесь, им будет спокойнее, поэтому я остаюсь". Это подвиг его настоящий, в отличие от президента.

В ночь на девятое грузины снова полезли в город. Но на этот раз они уже так далеко не зашли. Мы создали огневые мешки в городе — попав в них, они уже выйти не могли. А ближе к обеду десятого пошла российская тяжелая техника.

Сегодня чем больше времени от сражения проходит, тем больше героев появляется. Недавно смотрел канал "Звезда", сидит Герой России и доказывает, что он из танка стрелял по грузинским танкам в миротворческом городке 10 августа. Вранье полное. Восьмого город был наш.

— Правда, что из-за неорганизованности были проблемы с гуманитарной помощью после войны?

— Там вообще была гуманитарная катастрофа. Когда войска вошли, раненых было много в городе. Весь личный состав больницы не покинул город, женщины вытаскивали раненых под обстрелом — настоящие героини. Я десятого послал людей в Джаву, я знал, что там стоит колонна — двадцать с лишним машин скорой помощи. А в городе люди умирали. Но эти машины в город не пускали. И тогда я выехал туда сам.

Спрашиваю, где президент. Говорят: в районе РОВД. Пошел туда. Нашел замминистра здравоохранения Северной Осетии. Говорю: давайте соберем колонну и поедем в Цхинвал вывозить раненых. Он мне говорит: я не имею права, пока мне не разрешит министр здравоохранения Северной Осетии, а связь будет не раньше чем через два часа. Я ему тогда говорю: скажете ему, что я приставил вам пистолет к голове и заставил угнать машины в Цхинвал. Дал ему полчаса на то, чтобы собраться.

И тут вижу такую картину: пленный грузин, у него связаны руки, кисти рук аж синие, не видно глаз, его избивают бойцы. Я подошел, говорю: "Что же вы делаете? Вы же горцы. Пленного бить нельзя". Они смутились: извините, товарищ генерал. Грузину руки развязали. И тут появляется президент. Подбежал к пленному и начал его пинать ногами. У меня все внутри перевернулось. Ребята-милиционеры глаза опустили.

В общем, повел я колонну скорых в Цхинвал. Нагрузили раненых, вывезли, потом вторая ходка. В Джаве смотрю: гробы на земле. Мне говорят: КамАЗ привез их из Северной Осетии, выгрузил и уехал. Загрузили гробы и повезли в Цхинвал. Вот так и ездили: оттуда беженцы, туда гробы.

— А когда президент приехал в Цхинвали?

— Президент приехал только 11-го после обеда. Мы уже собрали правительство на первом этаже. Меня вызвал Болдырев (командующий СКВО.— "Ъ"). Думал, скажет спасибо, а он мне: в Гори мародерство, делай что хочешь, если не справишься, я тебя лично расстреляю. Может, шутил так. Собрали командиров, дали инструкции. Отряды добровольцев стали разворачивать назад. Кстати, тех, кто воевал в городе, среди мародеров не было.

А потом началась эпопея с гуманитаркой. Было назначено 20 членов гуманитарной комиссии, но ни один не захотел идти на склады. Некому было элементарно разгружать машины.

— Почему?

— Не хотел никто — все же воины... Позвонил я в Минводы казакам. Приехали, разбили лагерь и разгружали машины с гуманитаркой днем и ночью. Наконец, приехал президент и создал чрезвычайную комиссию. Меня заместителем, правительство в отставку, но все исполняют свои обязанности. Чочиева и. о. председателя правительства назначили. Так вот, этот и. о. ни разу из кабинета своего не вышел. А люди бунты устраивали возле складов. Склады ломятся, а развозить гуманитарку некому. Тогда я вызвал депутатов, создали восемь округов, и эти депутаты с помощниками взяли списки и ходили раздавали помощь.

— А почему вы уволились?

— В Цхинвале был митинг 20 августа, когда независимость признали. Выступил президент, министры, потом я. Когда я вышел, мне долго не давали начать, аплодировали. После этого мне сказали: "Это твоя лебединая песня, лучше бы ты не приходил на этот митинг". Просто все видели лицо президента.

А потом президент уехал. Я пытался решать какие-то вопросы, но все упиралось в стену. С правительством невозможно было ничего решить. Чрезвычайная комиссия не имела никаких прав. Мои ребята, казаки две с половиной недели разгружали грузы, устали, домой собрались. Я им говорю: подождите, я вам хоть денег немного заплачу. И решил выдать каждому по 500 руб. в день, составили договор. Гасиев, глава чрезвычайной комиссии, подписал. Министр финансов пошла к Борису Чочиеву, а тот сказал: я этих казаков не звал сюда и ничего платить не буду. И мне до того стало обидно. Ребята работали день и ночь. А эти, кто в Джаве отсиживался, теперь приехали, грудь развернули, руки пачкать не хотят и ставят себя выше других.

Это было последней каплей. Я пошел к президенту, написал заявление и сказал: "Эдуард Джабеевич, простите, но с теми, кто бросил родину в самый тяжелый час, кто предал Цхинвал, а теперь не хочет работать для людей и саботирует эту работу, я дальше работать не могу". Вот и все.

— А потом вас пригласили в Минрегионразвития?

— Да, Козак Дмитрий Николаевич, который тогда министром был, предложил мне идти к нему замом. Сказал, что создается департамент, который будет работать по Южной Осетии, которым бы я руководил, так как я лучше, чем другие в Москве, знаю обстановку в Южной Осетии. Я согласился.

Потом Козака перевели. Еду в командировку в Южную Осетию. Собрал всех генподрядчиков, представителей рабочих групп по направлениям — по образованию, медицине и так далее. Проводил совещание, пригласил на него товарища Плиева, зампредседателя правительства, мэра города Гулиева. Ни один не пришел. На следующий день написал официальные приглашения. Не пришли. А я ведь собирал их, чтобы решить вопросы наболевшие. Я доложил в министерстве, что со мной никто там не встретился. Мне сказали, что это распоряжение президента Кокойты. А Басаргин (новый глава Минрегионразвития Виктор Басаргин.— "Ъ") мне говорит: "Вы пока в Осетию не езжайте, мне сказали, что это небезопасно для вас. И второе: вы очень раздражаете своим присутствием там президента". Я говорю: "А какой смысл мне здесь сидеть, в кабинете? Ведь люди спросят с меня: если Баранкевич в министерстве, почему он нам не помог?" И я написал заявление.

— Есть программа восстановления Южной Осетии?

— Есть план-график первоочередных мероприятий на этот год. И комплексный план восстановления и развития на 2009-2011 годы. Там нет ни одной позиции по производству, по сельскому хозяйству. Там школы, детсады, здравоохранение, жилье, энергетика. Но рабочие места должны создаваться? Это настораживает.

— С чем это связано?

— Бездумно все делается. Вот пример. Самая болезненная — рабочая группа по восстановлению жилья. Ее руководитель только в середине октября очнулся, что 144 муниципальных дома не охвачены ремонтом. Это пяти- и девятиэтажки. И этот руководитель группы начинает претензии кому-то высказывать. Начал искать какого-то своего генподрядчика. Фирмы там должны сделать работу, которую бюджет только потом оплатит. То есть фирма должна иметь свои деньги для начала. А они создают фирмы-однодневки, чтобы немножко денег оттянуть...

— Кстати, президент Кокойты уже заявил, что генподрядчики завышают цены.

— Там скандал будет. С самого начала должна была быть служба заказчика по Южной Осетии. Она делает заказ, составляется договор. А этого никто не сделал. Строителям сказали: отремонтируйте школу. И они ремонтируют. Им выгодно больше денег получить, вот они мрамором и выкладывают полы. И теперь строители, вложившие деньги, требуют их вернуть, а правительство говорит: дорого, не будем платить. Ну, так ведь не строители виноваты!

Через два-три месяца там может быть социальный взрыв. К зиме подошли никак. Школы и детские сады не отапливаются. Тепла нет. Дрова не заготавливались, сейчас в спешном порядке что-то делают, но машина дров стоит 15 тыс. руб. Где деньги брать? Бездумное руководство.

— А как вы оцениваете новые назначения в правительстве?

— А как я могу оценивать? Минэкономразвития пригласили Беппаева Игоря Юрьевича, который находится в розыске Федеральной службы страхового надзора. Можете в интернете посмотреть. Где-то он свою страховую компанию организовывал, людей обманул. Там много сейчас таких.

— А зачем таких людей подтягивают в Южную Осетию?

— Мое мнение: туда подтягиваются самарские компании для отмывания денег. Плиев, зампред правительства, когда-то жил в Самаре. Я знаю, там выделяли огромные деньги для закупки вооружения, и я знаю, что эти деньги не дошли до закупки.

— Говорят, у нового главы правительства Булацева большие проблемы с Кокойты?

— Да, он ведь чужой, его Москва поставила. Они Морозову работать не давали точно так же, а у Булацева все полномочия отобрали. Он ничего не решает. Все решает президент. Он сейчас пытается выдвинуться уже на третий срок, вносил поправки в конституцию, но парламент не согласился. На это прокурор сказал: новый парламент будет весной, внесет изменения в конституцию. Там сейчас 37-й год. Люди, которые со мной знакомы, не могут приехать туда на могилы своих предков. Он ко всем цепляется. Понимает, что его еще спросят, куда делись бюджетные деньги, которые оставались в Южной Осетии на начало войны. Где два многоэтажных дома по улице Миротворцев, 2? Деньги из Москвы пришли, около 200 млн руб. Но куда они делись, неизвестно.

— А инвесторы какие-то там сейчас есть?

— Да никто не пойдет деньги вкладывать туда. Я знаю многих осетин, которые говорят: мы бы вложили капитал свой в республику, но при таком руководстве мы боимся.

— Не получится так, что в Южной Осетии жителей вообще не останется?

— А они уже уезжают. А многие не могут выехать: у них маленькие дети, и они сидят в холоде. А ведь есть деньги, инвестиции, желание работать. Но с этим чудовищем никто работать не хочет. Потому что он во всех людях видит угрозу своей власти. Знаете, как он пытался заблокировать работу "Стройпрогресса", генподрядчика, строящего газопровод из Северной Осетии в Южную? Он решил, что раз Джусоев (директор "Стройпрогресса".— "Ъ") на свои деньги отстроил поселок Квайса, значит, он хочет стать президентом. И попросил отозвать генподрядчика. Это когда 80% работ выполнено и уже летом газ должен войти в дома. А он предлагает все остановить и затормозить процесс еще на год.

— Но вроде бы "Стройпрогресс" продолжает работу?

— Да, потому что приехала комиссия "Газпрома", все проверила, нарушений не нашла и отзывать генподрядчика не стала.

— Говорят, что гуманитарная помощь, которая поступала в Южную Осетию, не доходила до назначения. Это правда?

— Пропали же 3,2 тыс. с лишним тонн цемента.

— А куда они делись?

— Не знаю. Когда я приехал туда и со мной не стали встречаться, я послал своих людей в оперативную группу МЧС, которая сопровождает гуманитарные грузы и передает их правительству Южной Осетии. Согласно справке, 3,2 тыс. тонн цемента доставлено на склады в Южную Осетию. Пошли мои люди на склады. А там пусто. Спрашиваем: а где эти 3,2 тыс. тонн? Никто ничего не знает. Такая же ситуация с другим грузом — 18 тыс. кв. м стекла. Да сколько там всего? Я уверен, что из этих бесплатных стройматериалов сейчас делают объекты, которые потом предъявят федеральному центру от своих фирм-однодневок, чтобы деньги с федерального центра получить. Надо проверить все, что поступило во Владикавказ. На таможне проверить, что прошло в Южную Осетию. Обязательно всплывет то, что не доехало до таможни, что таможню пересекло и осело на складах. Там разница большая получится.

— Вы верите, что кто-то будет это делать?

— Верю. Мне больно смотреть на все это. 10 августа ко мне бабушка подошла, целовать стала. Сынок, говорит, ты танк подбил, у меня этим танком разнесло всю квартиру, спасибо тебе. Я перед этой бабушкой виноват, понимаете? Я хочу, чтобы ей построили квартиру, чтобы она зимой под крышей была. Или еще... Иду 11-го по улице, старик останавливает: пойдем, генерал, выпьешь со мной. Я извиняюсь: не могу, мол. Иду дальше, а его сосед говорит: "Что ж ты, генерал, у него дома три гроба стоит: сын, невестка и внук. Расстреляли машину". Не хочу перед этими людьми чувствовать себя подонком. И считаю, что не место этому президенту в Южной Осетии после всего, что он сделал.