В студии "Театр" показан спектакль "Дисморфомания" по пьесе Владимира Сорокина. Режиссер — Алексей Левинский. Спектакль комментирует ЕЛЕНА Ъ-ПЕТРОВСКАЯ.
Своим началом спектакль задает почти реалистическую рамку. Врач, усевшись на табурете, отдает распоряжение больным: "Играйте". Появляются актеры в белых бумажных масках, готовые сыграть спектакль в спектакле. Они снимают маски, но их лица ничего не выражают, и лишь потом, когда каждый из них будут наделен особым речевым жестом, мы сможем их распознавать по этой неизменной метке — след языка, его гримаса, которая будет управлять актерским телом от начала пьесы до ее конца. Больные — душевнобольные — играют "Гамлета". Впрочем, ясно, что "Гамлет" вступил в кровосмесительные связи с "Ромео и Джульеттой". Две пьесы слились в одну, образовав квазишекспировский текст. Но это не более чем воспоминания о Шекспире. Ритмически организованная речь героев как будто чем-то заражена — чем-то поначалу едва уловимым — словами, словечками, оборотами, наконец, призрачными и пустыми формами такого близкого нам "новояза"; она заражена бессмыслицей, в которой то тут, то там мелькнет какой-нибудь обломок знакомого культурного стереотипа. Больная речь.
"Дисморфомания" — спектакль о больном языке, клиническая история которого разворачивается перед нашими глазами. Язык этот, определенный на лечение, внешне благопристоен: он аккуратно складывает себя в стихи, образуя гофрировку декламационно-театральной речи, он всеми силами пытается делать вид, что с ним ничего не произошло. Но он постоянно спотыкается о самого себя вопреки всем усилиям сохранить коммуникационные приличия, он оступается в абсурдность, нелепо множится и разветвляется, неожиданно сбиваясь на техническую инструкцию (ее лишенное смысла подобие) или же перечень запретов в отношении того, чего не существует даже в воображении, что лишь может быть порождено его болезненной гипертрофией. Под конец язык достигает пика невменяемости: как минимум трижды он стремится проиграть одну и ту же партитуру (сцена, где персонажи встречаются вместе в последний раз), трижды начинает все сначала, с каждым разом все больше погружаясь в аграмматизм, все больше и больше заговариваясь, словно окончательно пораженный недугом афазии. Отныне он и не пытается рассказывать и сообщать. Остаются осколки фраз, предназначавшихся для восприятия другим, но потерявших по дороге своего адресата, остаются отдельные разомкнутые слова, падающие как вещи, как монеты, без надежды кого-либо этим падением привлечь.
Как можно сыграть болезнь языка? Эту задачу успешно решает Алексей Левинский, своей постановкой вводя еще один язык — язык сценических фигур. Собственно, каждый из персонажей — это один из жестов языка, это внутренняя речь, выведенная на поверхность, в нее превратившаяся, а потому лишенная какой-либо психологической глубины. Актерская техника далека от "вчувствования": лица по большей части анемичны и застылы, и даже голос, это пристанище индивидуальности, меняет лишь громкость, но не интонацию. Актеры становятся куклами, приходящими в движение либо от подергивания невидимых нитей, либо силой некоего механического устройства, словно впаянного в них. Все это маски языка. Но есть еще и пластика самой игры, в том числе и биомеханическая (в спектакле использован этюд Мейерхольда), есть пластика жестов-иероглифов, отсылающих к комедии дель арте, к сфере театрального как такового. Скупая жестикуляция актеров создает своеобразную вторую сцену, на которой будет разыгрываться жестикуляция уже самого языка. И в том и в другом случае возникает эффект уплощения — снимается подражательность игры, ее психологическая достоверность, но точно так же исчезает и некая реальность, к которой мог бы отсылать язык, явленный во всей неустранимости своих нарастающих деформаций.
Дис-морфо-мания — дисфункция языка, тщетное маниакальное стремление обрести форму. Дис-морфо-мания. Слипание латинизированных корней, тяга называть вплоть до полного упадка называния. Опустошенные оболочки слов, готовые вместить любые звуки. Словоподобие. Неспособность изобразить в мыслях, как говорили раньше — привести на ум, а это означает конец представления. Конец представления. Занавес. Отсутствует. Не забудьте выключить свет.