В Московском театральном центре им. Ермоловой состоялась премьера "Мнимого больного" Мольера в постановке главного режиссера центра Алексея Левинского. Художник спектакля — Виктор Архипов, композитор — Андрей Разин (не "Ласковый май"), балетмейстер — Владимир Кирсанов. В главной роли выступил известный петербургский актер Сергей Дрейден.
Восемьдесят лет назад Александр Бенуа упрекнул интерпретации классических пьес, в том числе и мольеровскую постановку Мейерхольда в Александринском театре, в двух страшных грехах: стремлении к "иллюзии старинности" и "созданию так называемой стильности". Мейерхольд ответил длинной и гневной статьей.
Об "иллюзии старинности" речи, конечно, давно уже нет, зато "стильность" стала, кажется, не только самой заученной, но и наиболее желанной похвалой для современных постановщиков классических пьес и Мольера в первую очередь. Стильной была недавняя "Школа жен" режиссера Бориса Мильграма на сцене "Под крышей" театра им. Моссовета, стильным стал и нынешний "Мнимый больной". Эти спектакли немножко похожи на кино и совсем не похожи друг на друга.
Мильграм делает лейтмотивом своего очень цветного зрелища мелодию из "8 1/2", а эталоном феллиниевский карнавал, Левинский ставит спектакль под степ и оставляет лишь черную и белую краску — так что даже красная накидка и красные же носочки младшей дочери мнимого больного, Луизон, смотрятся неким подобием фотографического "вирирования".
Мольер писал "Мнимого больного" специально для придворного праздника. И хотя в год своего появления на свет — 1672-й — при дворе из-за происков конкурентов она поставлена не была, а появилась уже в феврале 1673-го в Пале-Рояле, это, вне всякого сомнения, — одно из тех произведений, что предназначены для развлечения людей, заранее настроенных веселиться. Между тем, создавая его, сам драматург был тяжело и вовсе не мнимо болен. 17 февраля 1673 года Мольер с трудом доиграл роль в последнем (четвертом со дня премьеры) спектакле и всего через несколько часов после того, как произнес знаменитое проклятье Аргана в своей собственный адрес: "Подыхай, подыхай! В другой раз не будешь издеваться над медициной!" — умер.
Всякое предсмертное творение потомкам кажется особенно значительным и даже загадочным. Поэтому от театра, обратившегося к "Мнимому больному", можно ждать любых поворотов — вплоть до попытки решить комедию в трагическом ключе (тем более известно, что Мольер как актер и автор мечтал о трагедии и делал попытки себя в ней попробовать).
Левинский кажется от этого далек — начав спектакль с танцевальной разминки и введя в действие эстрадные микрофоны, он предупреждает заранее, что намерен представить зрелище если не веселое (как известно, заставить порядочных людей смеяться — предприятие не из простых), то легкомысленное. Однако соображение, что в той же стилистике те же актеры, не меняя костюмов и декораций, могли бы сыграть и трагедию, приходит довольно быстро.
В пространственном решении спектакля Левинский Мейерхольду, утверждавшему, что "свободному жесту мольеровского актера, его гимнастическим движениям" очень мешали колонны боковых кулис, уже никак не противоречит. Все, что может помешать актерам или просто отвлечь внимание зрителя, со сцены безжалостно изгнано. Оставлено только черное кресло больного, несколько черных и несколько белых табуреток и задник сцены, задрапированный в черный и белый цвета.
Режиссер, впрочем, понимал, что и в таком условном пространстве от исполнителей будут ожидать не только "свободных жестов", но и осмысленной мимики, выразительных речей и прочих атрибутов актерского мастерства. Более того — гимнастические движения в его спектакле не так уж и удались. Интермедии скучнее основного действия, центром которого действительно становится Арган. А это вовсе не само собой разумеется. Вернее, само собой разумелось лишь в тот момент, когда Мольер писал роль для себя.
Мнимому больному по пьесе скорее отведена позиция наблюдателя, чем активного действующего лица. Его дурачит служанка, обводит вокруг пальца молодая сребролюбивая жена, над ним проводят свои эксперименты вивисекторы-доктора, а дочери так и норовят нарушить родительскую волю. Ему же лишь остается изображать страдания от вымышленных недугов.
Приглашение петербуржца Сергея Дрейдена заставляет предположить, что режиссер не просто искал исполнителя на роль, а изначально строил спектакль для актера. С самых первых минут, когда Дрейден-Арган произносит длиннющий монолог о расчетах с аптекарем, становится ясно: именно он будет "держать" спектакль. И, возможно даже, это вовсе не мнимый больной, а великий притворщик, который спасается от скуки тем, что подкидывает окружающим все новые сюжеты для игры. Родные и близкие, кажется, почти уже догадались, что их дурачат: свои проникновенные тексты они вдруг начинают произносить, как актеры только что выученную и плохо срепетированную роль. Сам Арган, в отличие от них, срепетировал свою роль хорошо.
Превратив спектакль из истории о злодейке-медицине в историю о всяком — хорошем и плохом, смешном и трагическом, салонном и площадном — театре, Алексей Левинский сыграл роль режиссера не хуже, чем сам мольеровский герой. Доказав, кстати, что это фигура совсем не мнимая.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА